Андрей Лавин - Эпик. Дилогия (СИ)

— Па-а-амагите на лечение, люди добрые! Во имя Господа нашего Иисуса Христа! Па-аамагите!

Бомжиха тянула коричневую руку и осматривала пассажиров. Сейчас поравняется, просканирует взглядом и все поймет. Так, сделать каменное лицо. Ценные вещи я по совету Дары перепрятал, подсумок нацепил под застегнутую куртку.

Пробравшись к нам, нищенка замерла, заглянула в глаза, и я похолодел: не опустившийся человек смотрел из-под опущенных век, а чуждый темный разум, нечеловечески странный. Зато воняла она совсем по-человечьи, так, что слезились глаза.

Вторая ее рука скользнула в мой карман, но я сделал вид, что не заметил, и провокатор удалилась. Вслед я ей не смотрел. Из-за спины доносилось:

— Па-а-амагите, люди добрые, ради Господа нашего Иисуса Христа!

Вместе с толпой мертвяков мы вылезли на Курском и пошли к выходу. По пути подумал, что, не объясни мне Дара, что к чему, я запросто спутал бы мертвяков с людьми. Особенно здесь, в метро, где и в реале если улыбнешься, на тебя посмотрят, как на идиота. Кто-то из разрабов подловил и гиперболизировал самые скверные, темные стороны характера Москвы. Интересно, разраб этот сам — москвич или приезжий?

На улице хоть и кишел народ, было поспокойнее, отчего возникала иллюзия, что здесь есть, куда убегать. Я глянул на индикатор: ба, да тут уже полно и неписей, и игроков! В разы меньше, чем покойников, но — люди, люди, живые люди!

Сверившись с картой, махнул в сторону, противоположную железнодорожной станции, и мы двинулись мимо ржавых, давно заброшенных ларьков с фастфудом. Почти все они работали, источали запахи и напоминали, что я снова забыл позавтракать. Всплыло диалоговое окно:

Вы голодны. Рекомендуется срочно подкрепиться.

— Леди, позвольте пригласить вас в ресторан? — я взял Дару под руку.

По ее лицу пробежала тень, киллерша нервно огляделась, но взяла себя в руки и проговорила бесстрастно:

— По-моему, это несколько не то место, сэр.

— Место, возможно, и не совсем подходящее, но я забыл позавтракать и сейчас не побрезговал бы даже тушеной крысой. Голод плохо сказывается на скорости, ловкости и так далее. Можешь меня тут подождать, если посещать забегаловки ниже твоего достоинства.

— Ладно, идем. Только быстро.

Зашли в пластиковый павильон с надписью: «Хорошая еда: шаурма, хачапури, кофенат». Внутри было четыре красных пластмассовых столика. Карикатурно-носатый кавказец-непись равнодушно кивнул нам, не обратив никакого внимания на железного пса, и снова воткнулся в висящий под потолком экран. Дара села, я шагнул к стойке, взял написанное от руки меню.

— Мне, пожалуйста, большую шаурму. И кофенат. Дара, будешь кофенат?

— Это что за продукт восточной кухни?

— Кофе натуральный, если я правильно понял. Или мороженое?

— Хароший кофе, сам варю турка, на песке, — засуетился кавказец, нарезая курицу для шаурмы.

— Нет, вареного турка мы не будем. Два мороженых, два кофе и шаурму. Слушайте, а как вы тут вообще живете?

— А что? — спросил он. — Живем — и живем.

Еда оказалась вкусной и обильной. Дара с удовольствием ела присыпанное шоколадом мороженое, запивала кофе. Гудвин улегся у входа.

— Что хорошо в игре, — говорила она, — можно есть, не толстея. У меня подруга все время на диете сидела, чуть съест что — сразу ее разносит. С нашей работой нельзя терять презентабельный вид. Так вот, она сюда ходит только, чтобы наесться до отвала.

Я согласился:

— Да, вкус передан очень точно. И кофе приличный. Если кофе вкусный, то это он, если мерзкий — оно.

Дара приподняла уголки губ.

Насытившись, я заметил, что мировосприятие изменилось — цвета стали ярче, зрение — острее, нюх — тоньше, тревога отступила. Как и в реальности, здесь мы слабеем, если вовремя не подкрепимся. И все равно не оставляло сюрреалистическое чувство: я посреди города, полного ходячих мертвяков, управляемых каким-то подземным пси-мутантом, сижу в забегаловке, где только что наелся шаурмы и выпил кофе… Только в виртмире возможно такое!

— Странно все это, — заметил я. — И много тут народу живет?

— Хватает. И игроков, и неписей.

— Но зачем?

— А почему нет? Игроков этих некродайверами называют. Ныряльщики в море мертвых. В здешних местах можно плюшки очень редкие найти, да и оружием разжиться дорогим, ну и другими ценностями. Жизнь у них, конечно, необычная, но… Всяких чудаков на свете хватает.

Мы снова отправились на поиски Балбеса. По пути мне два раза залезли в карман и трижды нахамили. Теперь я понял, почему тут рай для воров: на них нельзя шумно реагировать и наказывать тоже нельзя — тотчас набегут мертвяки и прикончат.

Балбес обитал в цокольном этаже покинутой трехэтажной сталинки. Как туда попасть, мы понятия не имели, потому пришлось его звать. После моего особо громкого крика загромыхал валяющийся на асфальте кусок жести, отодвинулся, и из канализационного люка высунулся встрепанный, похожий на воробья мужичонка в тряпье и, о господи, шапочке из фольги.

— Привет, Балбес, — проговорил я. — Меня к тебе Трясучка направил, сказал, что поможешь.

Балбес осмотрел нас, шумно поскреб в затылке.

— В-в-входите.

Входить, как я понял, надо было в люк. Дара последовала за мной. Даже если ей не нравилось в канализации, она молчала. Гудвину я приказал ждать нас у выхода — он слишком шумен и заметен, на разведку его брать не стоит — и забил в КПК данные места, чтобы потом забрать мехапса через телепорт.

По железной лестнице спустились, спрыгнули на пол. Балбес приладил люк-жестянку на место. Воцарившуюся тьму разрезал луч его налобного фонаря.

— Т-т-теперь за мной. П-п-плохой город. Наблюдают. Хо-хотят забрать. Надо бы-бы-быть настороже.

Эхо шагов отражалось от стен, сопел Балбес, где-то звенела капающая вода, было сыро и пахло плесенью. Вскоре повернули направо, и Балбес задрал голову. Луч фонарика выхватил приставную деревянную лестницу.

Выбрались в квадратной комнате без окон — развороченном туалете, приспособленном под вход. На криво вбитых гвоздях висели шапочки из фольги, индикаторы, самодельные приборы непонятного назначения.

Хозяин настоял, чтобы мы надели шапочки и перчатки. Зачем, я спрашивать не стал, и так ясно было, что мужика слегка шиза скосила. Оставалось надеяться, что невзирая на странность поведения, он сохранил какое-то понимание происходящего.