Тони Парсонс - Муж и жена

— Они хотят закрыть шоу, Эймон. Понимаю, что сейчас не совсем подходящее время, чтобы тебе сообщать об этом, но я ничего не могу поделать. Их напугали наркотики. Другое дело, если бы ты пил беспробудно. Они могли бы представить все это как невинные проказы загулявшего парня. Для них быть алкоголиком — даже клево. Они могли бы связать это с рекламой алкогольных напитков. Но наркотики — совсем другое дело.

— Меня выкинули? Вот так просто?

— Они не собираются возобновлять «Фиш по пятницам». Они хотят, чтобы ты помогал вести какой-то ночной зверинец. «Грешный мир». Вместе с Гермионой Гейтс.

— Это та, которая все время демонстрирует свое нижнее белье?

— Именно.

Он задумался на некоторое время. Под моими ногами в новеньких ботинках хрустела сладко пахнущая трава.

— А как же ты, Гарри? Ты идешь со мной? Я не буду вести эту программу, если они не хотят брать тебя.

Меня тронула забота Эймона. Но мне как-то не пришло в голову, что создатели веселенького и клевого шоу типа «Грешный мир» захотят пригласить такого невеселенького и неклевого режиссера, как я. Я полагал, что они скорее позовут какого-нибудь выскочку в джинсах, которые спущены так низко, что видна его проколотая мошонка с кольцом.

— Не волнуйся обо мне. — Тут я подумал о деньгах, посланных Джине для Пэта, о деньгах, на которые мы с Сид рассчитывали, выплачивая кредит за дом. — Со мной все будет в порядке.

Мы спустились в затененную лощину, а потом вышли на небольшой пригорок, залитый солнцем. Вдалеке, там, где папоротник спускается к скалам у моря, стоял небольшой фермерский домик. Долгое время там никто не жил, но, с тех пор как Ирландия превратилась в страну, куда люди начали приезжать, а не покидать ее, дом стал местом отдыха на природе и жильем Эймона в последний месяц. Сейчас по извилистой горной дороге к дому подъезжало такси.

— Это, должно быть, он. Эвелин Блант. Мы наблюдали за машиной.

— Ты уверен, что хочешь сделать это, Эймон? Ты вовсе не обязан говорить с ним.

— Я доверяю Бланту с такой же силой, с какой способен эякулировать.

— Настолько?

— Он ведь все равно уже облил меня грязью, как мог. Что еще он может мне сделать?

Это интервью являлось «гениальной» идеей Барри Твиста.

Твист свято верил в то, что публике импонирует образ грешника, который, в конце концов, раскаивается в своих ошибках. Барри считал, что народ простит все, что угодно, только если ты не покажешь, что с самого начала получал от своих ошибок удовольствие. Теперь недостаточно, чтобы ты бросил свои привычки, нужно сделать это прилюдно. У публики развился вкус к публичным покаяниям.

Эвелин Блант был на протяжении долгого времени занозой, ядовитым пером в боку у Эймона. И теперь ему предложили взять у актера интервью, потому что считалось, будто его газета имела влияние в определенных кругах. То есть люди, работающие в средствах массовой информации, читали ее, а именно они и формировали мнение тех, кто решает, будет ли иметь успех возобновление шоу. Сам же Блант в настоящий момент писал длинные заумные статьи, поскольку пытался перейти от своих злобных, агрессивных эссе к чему-то, более напоминающему настоящие работы. Бланту не удалось стать ни ведущим телепрограмм, ни писателем, ни работником радио. Поэтому неизбежно он стал пробовать себя в журналистике.

Мы спустились с холма и подошли к дому в тот момент, когда пассажиры такси вышли из машины, остановившейся рядом с моим автомобилем. Блант огляделся вокруг, обозрев все это дикое великолепие с кислым выражением на помятом лице. Он выглядел взмокшим, как будто все еще не оправился от своего запойного и бурного прошлого. Он был не один. С ним приехала молодая женщина. Фотограф.

Сначала я не мог разглядеть ее лица, потому что она вместе с шофером доставала свои сумки с фотопринадлежностями и треногой из багажника такси. Потом она выпрямилась, отбросила назад водопад черных волос и оглядела пейзаж. И я ее увидел.

Казуми.

Мы вошли в дом. Блант пожал Эймону руку с таким дружелюбием, будто не он использовал артиста в течение последних двух лет как боксерскую грушу.

Мы с Казуми уставились друг на друга. Потом она кивнула в сторону Атлантического океана:

— Посмотрите.

Далеко в море начинался шторм. В сторону берега двигались огромные черные тучи. Но они были так далеко, что все это походило на сон.

— А-а, это еще далеко, — отмахнулся Эймон. Его местный акцент всегда усиливался, как только он уезжал из района Сохо. — Мы тут не бежим сразу под навес сломя голову. Сначала мы немножко отдохнем, а потом, конечно, бежим.

Но Казуми уже отошла в сторону и забиралась на камни, с фотоаппаратом, висящем на шее. Мы смотрели, как она, присев на корточки на одном из валунов, стала делать снимки приближающегося шторма.

— Милая маленькая Казуми, — произнес Эвелин Блант. — Сегодня вечером я остаюсь здесь.

Только когда Эймону пришлось скрываться в туалете от толпы английских туристов в футболках с эмблемой «Манчестер Юнайтед», а Эвелин Блант взобрался на стол, чтобы показать, как надо исполнять какой-то танец, мы с Казуми остались вдвоем.

— Значит, с работой в Лондоне ничего не вышло? — старался я перекричать вдохновенное исполнение местным оркестром мелодии песни Ван Моррисона «Ушла навсегда».

Она легонько похлопала ладонями по своим ушам. Мне нравилось, как они у нее немного оттопыривались. Мне очень даже это нравилось.

— Ничего не слышу, — сказала она, отпивая из стакана пиво.

— Вы свободный художник? Раньше ведь работали для «Трампет»?

Она улыбнулась, покачала головой и опять дотронулась до своих чуть оттопыренных ушей. Действительно, шум здесь стоял ужасный. И я понял, что могу говорить ей все, что захочу.

— Я сказал, что очень рад видеть вас. Вы выглядите великолепно. Я думаю, что вы чудесная. Я так рад, что вы вошли в мою жизнь. Мне кажется, что я схожу с ума.

Она вежливо улыбалась.

Смеющийся турист-немец в футболке с эмблемой «Глазго Келтик» врезался в наш стол. Он хлопал в ладоши и топал ногами, в то время как Блант отплясывал джигу, плотно прижав к бокам руки, как будто они были привязаны.

— Эти сумасшедшие ирландцы. — хохотал немец. — Они всегда так веселятся, да?

— Он живет в Лондоне, — пояснил я.

— Сумасшедшие, сумасшедшие ирландцы!

Раздался гром аплодисментов, когда оркестранты, похожие на потрепанных хиппи, напоминавших массовку из фильма «Храброе сердце», вломили «Один ирландский бродяга» Ван Моррисона.

Блант удвоил темп.

Прибыла автобусная группа туристов из Италии, и паб наполнился людьми так, что негде было повернуться. Все стали заказывать пиво рыжеволосому студенту, стоявшему за стойкой бара.