Даниэла Стил - Калейдоскоп

24 декабря 1943 года северо-западнее Неаполя шли проливные дожди. Сэм Уокер, съежившись в окопе, зябко кутался в плащ-палатку. До войны он не бывал в Европе. Но участие в военных действиях далеко не лучший способ знакомства с миром — Сэм повидал то, чего никогда не хотел бы видеть.

Он находился по эту сторону океана с ноября 1942 года: сражался в Северной Африке, принимал участие в операции «Факел» и считал, что хуже Африки, с ее страшной жарой и ослепляющими песчаными бурями, ничего нет, но теперь понимал, что ошибался. Руки у него так окоченели, что пальцы едва удерживали «бычок» — подарок, полученный на Рождество от друга. О том, чтобы его раскурить, вообще не могло быть и речи.

Ветер с гор пронизывал до костей; это была худшая из зим, так по крайней мере считали итальянцы, и Сэм вдруг затосковал по зною пустыни. На Сицилию он прибыл в июле в составе 45-го пехотного полка Пятой армии Кларка, а в октябре участвовал в битве за Неаполь. Потом был бой под Термоли. Последние же два месяца они ползком, по скалам и буеракам, пробирались к Риму, сражаясь с немцами за каждую пядь земли, и каждый пройденный дюйм обильно поливали своей кровью.

— Черт! — выругался Сэм, обнаружив, что промокла последняя спичка, да и «бычок» — единственный рождественский подарок — тоже отсырел.

Сэму был всего двадцать один год; когда японцы атаковали Пирл-Харбор, он учился в Гарварде. Гарвард… При мысли об университете он бы рассмеялся, если бы не чувствовал такую смертельную усталость.

Гарвард… с его кипящей событиями жизнью, старинным комплексом зданий, заполненный ясными молодыми лицами, излучающими желание когда-нибудь завоевать мир. Если бы он только знал, что его ждет… Теперь трудно поверить, что он когда-то был частью всего этого.

Сэм немало потрудился, чтобы поступить в Гарвард. Для него, обычного городского паренька из Сомервилла, поступление в этот престижный университет было мечтой всей жизни.

Сестра над ним смеялась — единственным ее желанием было выйти замуж за кого-нибудь из одноклассников, причем их пригодность к супружеской жизни она нередко проверяла в постели. Эйлен была на три года старше Сэма и, когда он наконец поступил в Гарвард, уже успела выйти замуж и развестись. Родители их погибли в автокатастрофе, когда Сэму было пятнадцать, и мальчику пришлось жить с сестрой и ее восемнадцатилетним мужем.

Но долго он с ними не выдержал, впрочем, юный супруг тоже вскоре оставил Эйлен. С тех пор Сэм ее практически не видел.

Лишь на третий день после призыва он все-таки поехал попрощаться с сестрой. Эйлен работала в баре. Она сильно изменилась, обесцветила волосы, и Сэм едва узнал ее в полумраке. Вначале она смутилась, но в ее взгляде все равно горел тот самый алчный огонек, который Сэм так ненавидел. У Эйлен на уме были только кавалеры, и младший брат никогда ее особенно не интересовал.

— Ну что ж, удачи тебе…

Эйлен нервничала — ее ждали клиенты — и не знала, что еще сказать брату. Сэм же не решался поцеловать ее на прощание.

— ..Сообщи, где ты находишься.

— Да, конечно… не беспокойся…

Прощаясь с ней, Сэм снова чувствовал себя двенадцатилетним мальчиком. Ему вспомнилось все, что он не любил в сестре. Впрочем, трудно было бы назвать то, что он в ней любил. Они всегда были очень разными, словно прибыли с разных планет.

Эйлен в детстве изводила брата россказнями о, том, что он якобы был усыновлен, и он верил ей, пока в один прекрасный день мать ее не выпорола и с обычной, для себя пьяной откровенностью не сообщила Сэму, что вес это вранье. Эйлен врала всегда и по любому поводу и при каждом удобном случае сваливала на Сэма вину за свои проделки. Отец, как правило, верил именно ей.

Все его родственники казались Саму чужими: и могучего сложения отец, всю жизнь проработавший на рыбацкой шхуне, и мать, злоупотреблявшая спиртным, и сестра, каждую ночь пропадавшая на гулянках. Порой, лежа в кровати, он мечтал о жизни в настоящей семье, где регулярна готовится горячая пища, стелют чистые простыни, ездят на пикники, где много детей и собак, а родители часто смеются. Сэм же не мог вспомнить, чтобы его родители когда-нибудь улыбались, смеялись или держались за руки, ему казалось, что они этого вообще никогда не делали.

Втайне он ненавидел их за ту нищенскую жизнь, которую они вели и на которую обрекли и его. Он желал гораздо большего. А они, в свою очередь, ненавидели его за честолюбие, ум, первые роли в школьных спектаклях и за нежелание жить той жизнью, что устраивала их. Однажды Сэм признался отцу, что хотел бы когда-нибудь поступить в Гарвард, в ответ тот посмотрел на него как на чужака. Таким он, впрочем, и был для них всех.

Наконец мечта Сэма сбылась — его приняли в Гарвард, да еще и дали стипендию — лучший в его жизни подарок… Наступил тот самый волшебный день, ради которого пришлось так много и так долго трудиться. И вдруг через три месяца все это кончилось.

Дождь хлестал по его окоченевшим рукам. Вдруг где-то рядом раздался незнакомый голос. Сэм обернулся.

— Может, огоньку?

Рядом стоял высокий голубоглазый светловолосый солдат. Ручейки дождя стекали по его впалым щекам. Казалось, что все они плакали в эту жуткую погоду.