Даниэла Стил - Обещание страсти

Люк обменялся быстрым взглядом с Алехандро. Тот медленно и печально покачал головой. Настали плохие времена, Люк это чувствовал.

— Кизия, скажу тебе одну вещь. Я не хочу, чтобы все это как-то коснулось тебя. С этого момента ты будешь точно выполнять то, что я тебе скажу. Ты больше не будешь ездить к Алю в Гарлем и вообще ездить в метро, не будешь гулять одна по парку. И никаких исключений. Все понятно? — Сейчас Люк снова выглядел как обычно. — Надеюсь, все ясно?

— Да, но…

— Никаких «но»! — буквально зарычал Люк. — Просто послушайся меня хоть раз в жизни! Потому что если ты этого не сделаешь, наивный чертенок, если ты этого не сделаешь… — его голос начал дрожать, и Кизия поразилась, заметив слезы на его глазах, — они могут убить и тебя. И если они это сделают… — голос Люка смягчился, он опустил глаза, боясь смотреть на Кизию, — если они это сделают… я не смогу… этого пережить.

Слезы полились у Кизии из глаз. Она потянулась к Люку, обняла его и позволила ему положить голову себе на грудь. Некоторое время оба не шевелились. Люк плакал на руках у Кизии и терзал себя мыслями о том, что он наделал. О Боже… как же мог он вовлечь ее в такое опасное дело? Ведь эта женщина любит его… Кизия… Наконец он заснул. Кизия осторожно положила его голову на подушку и выключила свет в комнате.

Внезапно она вспомнила об Алехандро, который, наверное, до сих пор сидит рядом с кроватью. Она огляделась. Но Алехандро уже давно ушел, унеся боль в сердце. У него не было Кизии, на чьих руках он мог бы выплакаться, но, как и Люк, он страдал из-за нее.

Люк опустил телефонную трубку на рычаг. В его взгляде застыл страх, который Кизия знала уже достаточно хорошо.

— Кто это был? — Не было необходимости спрашивать, она и так знала ответ. Имя звонившего и город на самом деле не имели значения: Люк всегда менялся в лице, когда звонили по поводу его тюремных проектов. Но сейчас, под Рождество…

— Это один из моих друзей — этих психов из Чино.

— И что? — Кизия не позволила ему увильнуть от ответа.

— И… — Люк провел рукой по волосам, взял со стола сигару, откусил кончик и закурил. Была уже почти полночь. Люк, в одних шортах, бродил по комнате. — И… они хотят, чтобы я приехал туда. Надеюсь, ты сможешь вынести это? — Первый раз за все время их совместной жизни он задал такой вопрос.

— Ты имеешь в виду — поехать с тобой?

— Нет, я имел в виду — остаться здесь. А я вернусь к Рождеству, если получится… Похоже, что я им нужен там, или по крайней мере они воображают, что нужен. — В его голосе появилось что-то грубое, чисто мужское. И дрожь радостного возбуждения, хотя он всеми силами постарался скрыть ее от Кизии. Да, он по-настоящему любит свое дело. Все эти сборища, своих друзей-бунтарей, свои проекты. Он любил, как он говорил, «возвращаться к своим баранам», то есть помогать товарищам по борьбе. В этом смысл его жизни, и для Кизии нет места в этом мире. Это мир мужчин, которые прожили без женщин достаточно долго и поняли, что могут обходиться без них, если это нужно. Им было трудно снова научиться обращать внимание на женщин и включать их в круг своих интересов. Люк не мог привезти к ним Кизию, ни на секунду не возникло у него такой мысли. Не из-за существующей опасности, не из-за убийства в Сан-Франциско и даже не из-за недавнего покушения. Просто в тот мир вход женщинам был запрещен. Кизия знала это и не надеялась, что Люк позовет ее с собой. Так и получилось.

— Да, Люк, я это переживу. Но я буду скучать по тебе. — Кизия старалась, чтобы голос не выдал боль и печаль, которые возникли при мысли о будущей разлуке. Но Люк и так понимал ее чувства. Она подняла на него глаза и пожала плечами. — Что будет, то будет. А ты уверен, что вернешься к Рождеству?

— Я уверен, что вернусь, как только смогу. Они опасаются, что в тюрьмах могут начаться мятежи. Вероятно, мы попробуем разрядить обстановку, пока ничего не случилось.

«Вероятно», «попробуем»… Кизия спрашивала себя: действительно ли он хочет успокоить волнения — или поиграть с огнем, заработать авторитет неустрашимого борца? Потом решила, что это несправедливые подозрения.

— Мне очень жаль, что так получилось, родная.

— Мне тоже. Я думаю, со мной все будет в порядке. — Кизия подошла к Люку сзади, положила руки ему на плечи и поцеловала в затылок. От него приятно пахло сигарным дымом. Люк собирался «на войну». В который уже раз.

— Лукас… — Кизия поколебалась, но потом решила, что должна поговорить с ним.

— Да, детка?

— С твоей стороны настоящее безумие заниматься этим сейчас, когда слушания на носу. И… — Она чуть было не выложила ему все свои страхи за его жизнь. Люк понял, о чем она хочет сказать, — ведь он боялся точно так же, как и она.

— Ради Бога, Кизия, не надо об этом. — Люк вырвался из ее объятий, встал и прошелся по комнате, дымя сигарой. В его глазах зажегся гнев. — Лучше позаботься о себе. Совершенно неважно, что я сейчас делаю. В любом случае они вывалят на меня кучу грязи на этих слушаниях. Я занимаюсь подобными вещами с тех пор, как вышел из заключения. Разом больше, разом меньше — роли уже не играет.

— Может быть, и так. — Теперь Кизия сидела очень тихо и не отрываясь смотрела на Люка. — А может, именно от этого раза зависит, попадешь ли ты обратно в тюрьму или останешься на свободе. А может, от этого зависит твоя жизнь и смерть.

— Проклятие! Но в любом случае я должен это сделать. Пойми. — Люк ушел в спальню, громко хлопнув дверью. Кизия поняла, как близка она была к истине. Хотя бы ради нее он не имел права так вести себя. Не имел права подвергать опасности их жизни. Разве он подумал, что может случиться с ней, если эта поездка будет стоить ему свободы или… жизни? Эгоист…

Кизия пошла за ним в спальню и остановилась на пороге, наблюдая, как он складывает вещи в чемодан. На ее сердце лежал камень, а глаза горели мрачным огнем.

— Лукас… — Он не ответил. Он знал, о чем она будет просить. — Не уезжай… пожалуйста, Люк… Не ради меня. Ради себя самого. — Люк обернулся, посмотрел на нее и не сказал ни слова. Кизия поняла, что проиграла.

Он позвонил двадцать третьего декабря, и Кизия сразу поняла, что то, чего она так опасалась, произошло. Он сказал, что не сможет вернуться на Рождество. Возможно, на следующей неделе. За время забастовки в Чино уже погибли четыре человека, поэтому Рождество и дом совершенно вылетели у него из головы. На краткий миг у Кизии возникло желание сказать Люку, что он… но она сдержалась. Он не был тем, что она хотела ему сказать. Он был просто Люком. Лукасом Джонсом.

Кизии не хотелось сообщать Эдварду, что она собирается провести Рождество одна. Это было бы открытое признание своего одиночества, своего поражения. Эдвард начал бы суетиться и уговаривать провести Рождество с ним в Палм-Бич, а она ненавидела это место. Она хотела бы провести Рождество с Люком, а не с Эдвардом или Хилари. У Кизии возникла было мысль преподнести Люку сюрприз — прилететь к нему в Калифорнию, но она знала, что там ее не ждет теплый прием. Когда Люк работал, окружающее переставало для него существовать, и если она приедет, то его это ничуть не обрадует. Просто не будет для нее времени.