Нора Робертс - Опасные тайны

Он замолчал, вспоминая. Для своих лет он был довольно рослым и себе на уме. И почти старик, если считать по пережитому.

— Папаша несколько раз ловил меня, — словно нехотя продолжил Гейб после продолжительной паузы. — Мне уже тогда нравились лошади, поэтому меня тянуло на ипподром. Он тоже постоянно ошивался возле дорожки. В таких условиях встречи были неизбежны, и каждая такая встреча заканчивалась одинаково. Он колотил меня, а потом начинал вымогать деньги. Обычно мне удавалось откупиться…

— Откупиться?

— Если мне везло, то кое-какие деньжата у меня водились. С парой сотен долларов отец бросался играть на скачках или заваливался в ближайший кабак. — Гейб подумал, что с тех пор цены существенно возросли. — И каждый раз, когда мне удавалось от него избавиться, я начинал все сначала, начинал с одной лишь мыслью в голове: когда-нибудь у меня будет все, и он не посмеет тронуть меня даже пальцем. Ни он и никто другой… Почему ты не ешь?

— Мне очень жаль, Гейб… — Она схватила его за руку и крепко сжала. — Честное слово.

Нет, не жалости искал Гейб. Только теперь ему стало ясно, чего он добивался, рассказывая все это. Он ждал, что Келен ужаснется, что она отвернется от него с отвращением и страхом. В этом случае у него появился бы предлог отступиться от нее и прекратить безумную погоню за будущим, которого он не мог предвидеть.

— В свое время я отбывал срок, — продолжил он. — Из-за покера. Я сел играть и не заметил, что это была хитро расставленная ловушка…

Он немного помолчал, ожидая, как она отреагирует, но Келси не проронила ни слова.

— Я был мелкой сошкой, но загребли меня вместе с крупной рыбой. Выйдя на свободу, я стал умнее. Несколько раз я смошенничал в карты, но игра нравилась мне больше, чем жульничество. Работая на конюшнях при ипподроме, всегда можно было заработать, чтобы сделать ставку, а лошади… Лошади — это лошади. Впрочем, об этом я, кажется, уже говорил. Да и в тюрьме мне настолько не понравилось, что я решил больше туда не попадать. Самое главное, что сберегло мне немало денег, это то, что я не пил, а не пил я потому, что каждый раз, когда я подносил к губам стакан, я чувствовал ненавистный отцовский запах. Ну и конечно, мне везло.

Закончив рассказ, Гейб откинулся на спинку стула и раскурил сигару.

— Ну что, теперь тебе все понятно?

Неужели он в самом деле думает, что я не вижу его гнева, его боли, которая все еще тлеет под застарелыми шрамами, думала Келси. Люди, проходящие мимо их столика, увидели бы перед собой только мужчину, который оживленно беседует со своей подружкой и наслаждается приятным вечером. И все же даже посторонний человек, который удосужился бы заглянуть ему в глаза, увидел бы там гнев — холодный, беспощадный.

Решительным движением Келси взяла его за руку.

— Возможно, я не способна понять всего, что ты хотел мне сказать, — проговорила она. — И все-таки мне кажется, что я смогу представить себе, какой это кошмар — жизнь с алкоголиком, который…

— Он не алкоголик, — перебил Гейб ледяным тоном. — Существует определенная разница между алкоголиком и пьяницей, Келси. Никакая программа социальной реабилитации не изменит ни его, ни того факта, что он — просто мерзкий пьянчуга, которому доставляет удовольствие избивать женщин и всех, кто слабее его. И потом, это был вовсе не кошмар, это была жизнь. Моя жизнь.

Келси убрала руку.

— Тебе бы хотелось, чтобы я не поняла.

Гейб повертел в руках сигару и в конце концов пристально уставился на ее тлеющий кончик. Он и представить себе не мог, что это ее простое, молчаливое сочувствие вызовет к жизни столько горьких воспоминаний и чувств, которые так долго спали в глубине его души, и вот, разбуженные, закружились в неистовом, сумасшедшем водовороте.

— Ты права. Я бы предпочел, чтобы ты смотрела на меня и принимала меня таким, как есть. Или бросила это дело.

— Мы оба стали такими, какими нас воспитали, Гейб. Так или иначе, я впредь не собираюсь питать к кому-либо какие-то чувства просто потому, что эти люди кажутся мне такими или сякими. И если я тебе нужна, тебе придется смириться с тем, что я буду стараться разобраться в тебе.

Гейб потушил сигару.

— Это похоже на ультиматум.

— Это и есть ультиматум. — Келси оттолкнула тарелку и сняла со спинки стула жакет. — Идем, нам еще долго добираться домой. Лучше выехать пораньше.

Да, ей предстояло хорошенько подумать о маленьком мальчике, которому с самого детства пришлось самому пробивать себе дорогу в жизни. О мальчике, который, ложась спать, слышал вместо колыбельных возню проституток за стеной и крики пьяного отца.

Сколько от этого мальчика осталось во взрослом мужчине, она не знала. Келси казалось, что намного больше, чем думал сам Гейб. Гораздо больше, чем он позволил бы кому-нибудь разглядеть.

Скорее всего, размышляла она, с тех пор Гейб просто сменил тогу. Непринужденные манеры, потрясающий дом на холме, собственная конюшня, полная призовых чемпионов, — все это маска, которая в первую очередь бросается в глаза. Любопытно, сколько человек из тех, кто принадлежит к высшему кругу коневладельцев, знает правду о его происхождении? А зная, рассматривает историю жизни Гейба просто как еще одно проявление его эксцентричности?

Да, Келси начинала понимать Гейба, как бы ему ни хотелось противоположного. И видел он это или нет, но все это было ей небезразлично.

Был почти час ночи, когда Билл Канингем услышал, как кто-то стучится в парадную дверь. Завернувшись в китайский халат из тонкого красного шелка, который еле-еле сходился на его объемистом животе, он поспешил к выходу. Заглянув в глазок, он порадовался, что Марла — его последнее увлечение, спит крепко и вряд ли проснется. Канингему нравилось считать, что главной причиной того, что она засыпает как убитая, является бурный секс, однако скорее всего дело было в легких транквилизаторах, которые Марла глотала пригоршнями.

Так или иначе, Канингем был рад, что, кроме него, никто больше не увидит этого позднего и нежданного гостя.

— Я же сказал тебе: никогда сюда не приходи! — прошипел Канингем, приглаживая редкий пух на голове. После дерби — вернее, после победы на дерби — он собирался сделать себе пересадку волос.

— Ну-ну, Билли-бой, не волнуйся, никто меня т видел.

Судя по всему, Рик Слейтер уже прошел большую половину своего обычного марафона, однако он ж качался да и слова выговаривал сравнительно отчетливо. Опьянение проявлялось только в неестественном блеске глаз.

— А если даже и видел — что с того? Нет такого закона, чтобы я не мог навестить своего старого партнера по покеру.

Он ухмыльнулся и быстро оглядел роскошную прихожую. Рик сразу отметил, что старина Билл снова зажил полной чашей и его можно попытаться раскрутить на энную сумму.