Литтмегалина - Год дурака

Я не знала, что сказать. Я впала в шок.

– Привет, – выпятив нижнюю губу, девица сдула упавшую на глаза прядь волос. – Узнала меня?

– Н-нет.

– Странно. Я же Жанна Лав, ну или Любименко, если так тебе понятнее.

– Ж-жена Эр-рика? – осенило меня.

– Ну не только… в смысле, у меня же еще карьера. С Эриком это мы на сейчас съехались.

Я развернулась и побежала прочь. Лицо горело, как будто кипятком плеснули.

– Эй, ты куда? – закричала Жанна. – И кто ты вообще такая?

Я спрыгнула, проскочив сразу восемь или десять ступенек, и чудом приземлилась без переломов. Минуту назад я знала, кто я. Но сейчас уже нет.

На улице тяжелыми мокрыми хлопьями валил снег. Я пробежала сто метров, но выдохлась и пошла пешком. Мне было трудно дышать, но я не плакала. Плачешь, когда болит голова или когда день не задался. Когда рушится весь мир, слезы кажутся бесполезными. Куда я иду? Зачем я иду? Может, просто лечь здесь в сугроб и, как медведь, заснуть до весны с надеждой, что времена изменятся к лучшему?

И тут я снова его увидела. Моего преследователя. Не скрываясь, он сверлил меня глазами. Я пошла прямо на него.

– Кто вы? – мой голос звучал хрипло, как карканье замерзшей вороны.

Он попятился.

– Кто вы? – закричала я. – Отвечайте! Либо вы ответите, либо я дух из вас вышибу!

И как я планировала вышибить из него дух с моим-то ростом метр с кепкой? Тем не менее он был впечатлен.

– Не надо, Соня, не сердись.

– Объясняйтесь, – игнорируя свое имя, я свирепо топнула сапогом, взметнув сноп снежных брызг.

– Я твой отец.

Я улыбнулась маниакальной, больной улыбкой. После такой люди в фильмах пускают себе пулю в висок.

– Очаровательно. Вдруг объявившийся отец. Теперь моя жизнь окончательно превратилась в дешевый мексиканский сериал. Так последуем же традиции – прервемся на самом интересном месте! Не желаю вас слушать!

И, лихо развернувшись на каблуках, я зашагала вниз по улице.

Разумеется, дальше двух метров я не ушла. Кто бы ушел, услышав такое?

– Вот как? – развернувшись, я уставилась на него со смесью любопытства и презрения. – Мой отец умер много лет назад. А вы, рискну предположить, живы.

– Так я и был жив все это время.

– Вы даже не похожи на него.

– Но я твой отец, – вид у него стал как у побитой собаки, смотреть противно. – С чего мне тебя обманывать?

– Вот это мне и хотелось бы узнать. Как же так получилось, мой дорогой папочка, что вы куда-то провалились на долгие годы? Давай, объясняйся, мне интересно, как ты вывернешься.

– Я ушел от твоей матери, когда тебе было четыре года. Соня, неужели ты совсем не помнишь меня?

– Вас? Я помню другого человека! И никто не уходил от моей матери! – (От такой женщины разве что уползешь с переломанным хребтом, и то если повезет). – И вообще, разве вы летчик?

– Летчик? – растерялся он. – Почему летчик?

– Потому что мой отец был летчик! И красавец! И герой! И пальцы у него были музыкальные! Вам далеко до него!

– Неужели Галька так промыла тебе мозги? Вот стерва! – возмутился мой мнимый папочка, сжимая кулаки.

– Эй, полегче! Вы оскорбляете мою мать! Вы не имеете права так говорить… даже если это и правда. И откуда вы знаете, как ее зовут? И как меня зовут?

– Соня, у тебя есть его фотография?

– Папина?

– Да, летчика.

У меня была фотография. В кошельке. Фотографию мне сунула мама, и я убрала ее за календарик. Нечего папе пялиться на меня, как будто я разочарование всей его жизни.

– Вот.

Он глянул, и его брови поползли к кромке волос.

– Так это ж Валерка!

– Нет, его звали Анатолий.

– Анатолий – это я. А это Валерка. Он с нами в Техунивере учился. И не был он никаким летчиком. Он просто модельки самолетов коллекционировал.

Все это у меня в голове не укладывалось. Тем более сегодня. Слишком много событий на одну мою бедную голову.

– Но я же видела его на фотографиях вместе с мамой.

– Так они дружили. То есть приятельствовали. Чего уж там, она за ним бегала, пока он не женился и не уехал на Север. Он до сих в Норильске живет. Слушай, ты помнишь Барби? Я ездил в командировку в Москву и купил тебе настоящую Барби. Как в рекламе. Это был подарок тебе на пятилетие.

– О настоящей Барби я могла только мечтать. Потому что ее у меня никогда не было. Только китайская Санди. Зато три штуки.

– А книжки? Книжки-то она тебе передавала? Тебе всегда нравились книги… Я покупал их стопками. «Алиса в Стране Чудес», Кир Булычев, помнишь?

– На «Алису» я себе сама накопила. А Булычева я не читала в детстве.

Лицо Анатолия потемнело.

– Но рюкзак-то она не могла выбросить. Ты должна была пойти с ним в первый класс. Такой розовый. Со светоотражающими полосами. На нем была нарисована…

– Принцесса, – выдохнула я.

– Точно. Ты помнишь?

Снег падал и таял на наших лицах, отчего казалось, что мы плачем. Но мы, конечно, не плакали. Мы были в полном обалдении от вскрывшихся обстоятельств.

– Но почему… после того, как вы бросили нас…

– Я бросил ее, – перебил он. – Я не собирался бросать тебя. Но после этого обнаружил, что она готова превратить в ад и мое, и твое существование, если я продолжу видеться с тобой. И своего добилась: постепенно наше общение сошло к нулю. Она даже не передавала тебе мои подарки! Ты помнишь, как это было? Как она кричала на меня, и ты плакала?

– Не помню, – ответила я и потерла виски, чувствуя внезапно начавшуюся головную боль. Хотя что в действительности я помнила? Только байки о мифическом трагически погибшем отце, которые мои мать пересказывала снова и снова. Но за ними клубился туман, такой плотный, что мог скрывать все, что угодно.

– Я передавал деньги на твое воспитание. Хотя бы это я мог сделать. Деньги – единственное, что она брала от меня с готовностью.

– Но потом… когда я стала взрослая… почему ты не попытался связаться со мной?

– Я пытался! Я звонил тебе! Когда тебе было тринадцать… и четырнадцать… и пятнадцать… «Я твой папа», – говорил я тебе. А ты кричала на меня: «Я тебя ненавижу! Не звони мне больше!» И я подумал, что заслужил этого, ведь я был виноват перед тобой.

– Но… черт! Это из-за одноклассников! Они постоянно названивали мне и несли всякую чушь, меняя голоса! Я думала, это они балуются!

– Их глупые развлечения стоили нам в итоге многих лет общения, – грустно резюмировал отец.

– А потом? Почему ты снова решил попытаться? Почему начал преследовать меня?

– После тех неудачных телефонных разговоров я отступил. Я решил, что ты справишься без меня. Постепенно я привык к мысли, что не нужен тебе. Ты выросла, и я надеялся, что у тебя все в порядке… или, может, мне было удобно так считать. А потом я увидел ту передачу, «Большая терка» с Монаховым… давно, еще летом… и понял, что ты несчастлива.