Вера Колочкова - Выбери меня [litres]

Варя коротко и горестно вздохнула, еще сильнее втянула голову в плечи. Что и говорить – Инна Борисовна била по больному месту, тому самому, о котором Варя старалась не думать… Вернее, не могла думать. Чтобы вообще о чем-то думать, нужна трезвая и холодная голова. А когда тебя трясет, как в лихорадке, – ежеминутно, ежесекундно… Ни одна здравая мысль через эту лихорадку не пробивается.

– Ты только подумай, Варенька… – продолжала говорить Инна Борисовна, печально глядя поверх ее головы, – ты только подумай о том, сколько в мире людской ненависти, сколько злобы… Сколько неприятия и зла… И настоящая, искренняя, бескорыстная и безусловная любовь стала такой редкостью, что днем с огнем ее не отыщешь… И все равно все мечтают о ней, все хотят… А на тебя она просто так свалилась, ни за что ни про что! Иван все прошлое от себя оторвал, всего себя к твоим ногам положил! Можно сказать, избранной женщиной тебя сделал! И это вопреки творящимся вокруг ненависти, и злобе, и подлому расчету… Ведь я помню, какая ты сюда приехала, Варенька! Словно крылья тебе подрезали! Ведь так? Ну же, вспомни?

– Да, Инна Борисовна, так…

– А Иван тебя с колен поднял, он тебе всю свою любовь отдал! И ты согрелась в ней, ожила! И что же теперь? Убить его за это хочешь? Нет, милая моя, нельзя так… Потому что за любовь надо платить, как бы грубо и банально это ни звучало.

– Чем платить, Инна Борисовна? Если мне нечем…

– Как это – нечем? А благодарностью? Ведь благодарность – это тоже любовь, Варенька!

– Разве?

– Да, именно так! Благодарность многому учит! Например, она учит любить в ответ…

– Научиться любить невозможно, Инна Борисовна. Любовь или есть, или ее нет, другого не дано.

– Хм… И это ты мне будешь объяснять, можно ли научиться ответной любви? Ты? Мне? Да о чем ты говоришь, Варенька…

Инна Борисовна вздохнула и улыбнулась чему-то своему, потаенному. И снова заговорила тихо, будто обращалось не к Варе, а к себе самой:

– Да, можно научиться любить, можно… Если ты видишь, если чувствуешь, какая большая любовь направлена в твою сторону… Ты в ней купаешься, ты ею пользуешься, тебе в ней так хорошо… И ты становишься благодарной с годами… И понимаешь вдруг: а это ведь тоже – любишь! И такое счастье на тебя накатывает от этого осознания, такое счастье! И хвалишь себя, что все искушения по молодости пережила, не перешагнула опасную черту… Понимаешь, о чем я говорю, Варя?

– Я рада за вас, Инна Борисовна. Но нельзя же всех по своей мерке мерить… У вас получилось, и хорошо, и замечательно. А у меня вряд ли получится. Нет, нет, я так не смогу… Для меня любовь – это другое… Я и сама только сейчас поняла, что это такое на самом деле…

– И что же? Обоюдная неуправляемая страсть – это ты называешь любовью? Нет, дорогая моя. Страсть – это не любовь. Она близко с любовью не стояла, она лишь ее бледная тень. Страсть – это обман, всегда обман…

– Да, Инна Борисовна. Я тоже часто слышала от других этот постулат, что страсть – это не любовь. Пусть будет так, если хотите. Я ведь все равно не смогу вам объяснить того, что во мне происходит… Где любовь и где страсть – все переплелось в один клубок… И я не сумею, как вы, даже когда-нибудь, найти в чувстве благодарности ответную любовь… Не получится у меня, простите. Не умею, нет…

– Умеешь. И я тебе даже больше скажу, Варя! Ты тоже любишь Ивана, только сейчас пока не догадываешься об этом. Да, ты не в себе сейчас, но это пройдет… Поверь мне, пожалуйста. Ты будешь с ним счастлива. Я сумела в свое время, и ты сумеешь. Благодарность – это тоже любовь, это правда! Это жизнь, Варя, да! Не обманные взлеты и падения вниз, а сама жизнь! Господи, да ты оглянись кругом, оглянись на людей, сама посмотри… Вот хотя бы свекровь твоя, Анастасия Митрофановна… Думаешь, она своего мужа любит? Ну, в том самом смысле, который ты в любовь вкладываешь? И тем не менее вполне счастливо с ним живет… Потому что любовь и не должна быть наваждением да душевным страданием, наоборот, она должна душевный покой давать. Счастье. Благословение Божье. А наваждение – это от лукавого, Варенька. И надо найти в себе силы, чтобы это увидеть… А ты сама себя убедила, что сил у тебя нет, и потому идешь по обманной дороге. Детей отца хочешь лишить… Мать их обездолить… Ну что будет со Светой, с детьми? Ты ж ее видела, Варь… И Антон тоже с ума сошел… Я ведь с ним говорила, а он талдычит одно – люблю Варю, люблю… Я уже сделал свой выбор, мама… Ну какой такой выбор, господи?! Прошу тебя, Варенька, опомнись хоть ты… Остановись, Варенька… Уезжай куда-нибудь, исчезни на время… Прямо сейчас уезжай, а? Вот сию минуту… А Ивану я объясню, он поймет!

– Если бы все так просто было, Инна Борисовна…

– Да проще не бывает! Ты уедешь, потом Антон со Светой уедут, я им и билеты на самолет на послезавтра взяла… Лучше бы раньше, конечно, да рейса не было. А на поезде Света не может, укачивает ее… Совсем плохо ей будет в поезде… Всего до послезавтра, Варь! Уезжай!

– Я не могу, Инна Борисовна… Не поверите – даже со стула встать сил нет… Не могу я, не могу, понимаете? И не мучайте меня больше, пожалуйста…

Варя закрыла лицо руками, заплакала тихо. Но никакого утешения от собственных слез не чувствовала, а только видела, будто сквозь пальцы, как Инна Борисовна на нее смотрит… Отчаянно, безнадежно и немного с презрением. Да пусть хоть как смотрит, пусть только уйдет поскорее… Сколько можно еще тянуть это мучительное объяснение?

Инна Борисовна словно услышала ее отчаянный внутренний вопль, молча встала, вышла за дверь. Было слышно, как с силой захлопнулась за ней калитка. Да, она все сказала этим хлопком, это понятно. Теперь для нее Варя – всего лишь неблагодарная тварь. Женщина, которая принесла в семью горе.

Через какое-то время на кухню спустился Иван, сел на то же место, где только что сидела Инна Борисовна. Только Инна Борисовна сидела прямо и старалась смотреть ей в лицо, а Иван согнулся в три погибели, вяло опустив руки вдоль тела. Будто на плаху свою голову принес.

– Ты все слышал, да? – тихо всхлипнула Варя, утирая слезы со щек ладонями.

– Нет, ничего я не слышал… Не могу я этого слышать, Варь. Душа не принимает, и думать об этом не могу. Конечно, нам поговорить бы надо, я понимаю… Веду себя, как… Как дерьмо последнее, а не мужик…

– Не надо, Вань. Ты… Ты настоящий мужик, поверь мне. Это я… Это я дерьмо…

Иван вдруг выпрямился, резко вдохнув в себя воздух, с силой сжал кулаки. Потом быстро вскочил с диванчика, быстро шагнул к двери. Но на полпути остановился, вернулся, снова сел… И проговорил с тихим надрывом, потрясая кулаками перед лицом:

– Ну чего, чего тебе не хватает, а? Чем я тебе не угодил? Чем я хуже его, скажи?