Анна Мичи - Давай убьём друг друга

Как же мне хорошо сейчас.

Вот только если бы не нарастающая в глубине души паника.

А что если я и впрямь забеременела? Я не могу сказать об этом Оскару, не сейчас, когда мы только помирились, когда он признался мне, почему так заботится о контрацепции. Да и как бы я могла забеременеть, если мы каждый раз предохранялись? Это просто предменструальное, у меня и раньше грудь, бывало, увеличивалась перед месячными.

И тут я вспомнила кое-что и похолодела.

А что если Герхард…

О господи, нет. Я бы поняла. Такое нельзя не понять, пусть даже все произошло бы, когда я была в отключке. Во-первых, он не успел меня до конца раздеть, да и сам не разделся. Если бы он меня поимел, сто процентов, что не стал бы снова одеваться.

Да даже если и да, еще и недели не прошло. Никакой тест не покажет результат так быстро.

Через двадцать минут, когда я, запершись в туалете, гипнотизировала взглядом две отличные, жирные, красные полоски, мне показалось, что почва ушла у меня из-под ног.

В голове плавали лишь какие-то коротенькие обрывки мыслей: «как это?», «почему?», «не может быть». И большое, важное «КОГДА?».

Это же Оскар. По всем прикидкам это он, кроме него некому.

Я вспомнила, как солгала Герхарду, что беременна, и огласила стены туалета нервным дребезжащим смехом. Это ведь я тогда, получается, случайно сказала правду. Только наплела, мол, хочу сделать аборт.

Стоило произнести это слово — даже мысленно, как меня кинуло в жар. Аборт? Ни за что. Пусть даже это было бы самым разумным. Пусть даже Оскар станет настаивать. Но он ведь не станет? Или…

Я коснулась низа живота дрожащей ладонью. Неужели там действительно что-то есть? Кто-то есть?

Но где, как? Ведь мы с Оскаром всегда предохранялись. Всегда, кроме самых первых раз. Неужели тогда?

Но ведь потом у меня были месячные. И я делала тест, просто на всякий случай.

А потом пила и курила!

Боже, мой ребеночек… что если он уже тогда был, и я ему навредила? Никогда себе не прощу.

Я сама не заметила, когда истерический смех превратился в слезы. Только рыдала в три ручья, сидя на толчке, сжимая в руках предательский тест. Мозги совсем мне отказали, мысли обрывались, не успевая оформиться.

Господи, а я ведь с таким апломбом Оскару говорила, мол, не беременна. Сама верила в это, а вышло, что невольно обманывала.

Он разозлится. Снова решит, что я специально пыталась забеременеть, чтобы выполнить условие завещания. Или подумает, что это ребенок Герхарда. Или чей-нибудь еще.

Мы едва помирились и снова рассоримся.

Стоило мне вспомнить его жесткий, полный злости и ненависти взгляд — тогда, на свадьбе, когда Оскар думал, что я специально соблазнила его, чтобы забеременеть, что одновременно крутила и с Герхардом — и я снова ударилась в слезы.

И тут в дверь постучали.

Я замерла, как мышка, вытаращив на дверь испуганные глаза.

— Яника, — послышался голос Оскара. — Ты в порядке?

Тест, блин, тест! Я заметалась, не соображая, куда можно его спрятать. В туалете Оскара мусорки не было, а туалетная бумага и прочие принадлежности в открытую покоились на изящных полочках над бачком. Можно, конечно, запихнуть тест туда, но он все равно будет торчать.

— Яника. Если ты сейчас не выйдешь, я сломаю дверь. Ее придется чинить, это очень муторно, поэтому я был бы очень рад, если бы ты сейчас открыла.

Прозвучало это совершенно спокойно, но, вне всякий сомнений, это была угроза.

Я выдохнула и сжала тест крепче.

— Сейчас, — сказала еще немного гнусавым от слез голосом, — погоди секунду.

Привела себя в порядок, сделала пару глубоких вздохов и выдохов. И, спрятав руку с тестом за спину, открыла.

Оскар стоял совсем рядом. Взгляд у него был встревоженный. Я криво улыбнулась, но не успела ничего сказать, потому что он шагнул вперед и обнял меня.

— Ну и что случилось? — голос его прозвучал непривычно ласково.

— Что стоит таких ужасных рыданий?

Я вцепилась в его рубашку сзади на поясе. Смяла, скомкала в кулаке. Вторая рука, с тестом, оказалась притиснула к телу, когда Оскар обнял меня. Вот и славно. Не увидит.

Мне было так хорошо в его объятиях, так уютно и тепло, что захотелось обмануть его в этот момент. Не признаваться, придумать какую-то идиотскую причину, выбросить тест.

А потом я глубоко вздохнула, поерзала, пытаясь высвободиться, и, когда Оскар ослабил объятия, подняла выше руку с тестом. Выставила перед собой, как магический артефакт. «Лунная призма, дай мне силы».

— Оскар… я, кажется, залетела…

На его лицо я не смотрела. Опустила глаза, со страхом ожидая вердикта.

Оскар осторожно забрал тест из моих пальцев. Чем больше длилось молчание, тем громче стучало мое сердце. Кинуло в холод, я сжалась, обнимая себя за плечи, и наконец посмотрела на Оскара.

Он как раз поднял взгляд от теста. Опустил руку. У него было лицо человека, который не понимает, что происходит.

У меня оборвалось сердце.

Это конец.

Это полный, неотвратимый конец. Оскар не хочет этого ребенка. Он попробует уговорить меня, чтобы я от него избавилась. Он решит, что я спала с кем-то другим. Он бросит нас.

В ушах застучало, перед глазами потемнело.

А Оскар вдруг опустился передо мной на колени. Я хотела было отступить, но он обхватил меня за бедра и прижался щекой к моему животу. И замер, будто пытался услышать, что происходит внутри.

На некоторое время мы оба застыли, будто внезапно превратились в статуи. Потом я осторожно коснулась пальцами его головы. Пропустила между пальцами темно-русые пряди.

Интересно, какого цвета будут волосы у ребеночка?

Боже. Я мысленно обозвала себя идиоткой. Еще ничего не ясно, еще тысячу раз может что угодно случиться, еще…

Но мне уже не терпелось его увидеть. Скорее взять на руки, ощутить тяжесть, вдохнуть запах младенческой головенки.

По щекам потекли ручейки, и я спохватилась, что опять рыдаю. Хорошо, не в голос, как недавно, а тихо-мирно, благовоспитанно.

Оскар поднял лицо. Я спросила его, несмело улыбаясь сквозь слезы:

— Ты чего?

— Почему ты плачешь? — одновременно спросил он у меня.

— Не знаю… ты не злишься?

Он поднялся и, не отпуская моих бедер, поднял меня в воздух, так, что наши лица оказались на одном уровне. Прижал к стене, закинул мои ноги себе на талию, и, навалившись на меня всем телом, коротко, но очень жадно поцеловал.

— Я думаю, — ответил потом.

Так как продолжение не последовало, я подстегнула его нетерпеливым: «О чем?».

— О том, что нужно сделать. Ты кому-нибудь говорила об этом?

Я покачала головой. Оскар отпустил меня, но отойти не позволил, снова взял в охапку и сел в кресло. Я притихла у него на коленях, распласталась по широкой груди. Слышала, как глухо бьется его сердце. Это успокаивало.