Ана Шерри - Ла Элиза [litres]

– Во всем виноват ты!

– Если бы ты не укусила меня за подбородок, то у меня не было бы желания тратить на тебя время и заставлять работать.

– По-твоему, ты навредил мне только из-за того, что я тебя укусила?

– Дважды.

– Я уже наказана на всю жизнь.

Наступила тишина. Уснула она или нет, Кристиан не знал, но ему точно не спалось. Он лежал и вспоминал ее губы. Элиза может быть нежной. За колючками прячется чувственная натура. Он представлял ее обнаженное тело и ее податливость. А еще он думал над причиной ее колючек. Может, родители вложили в ее воспитание черствость ко всем мужчинам?

А может, она девственница и отдаст себя только мужу? Но бедняга должен натыкаться на ее иголки, прежде чем заберется к ней под юбку. Если выживет.

Что же это за девушка такая, рядом с которой надо выживать?

Он задремал лишь под утро, когда луч света ворвался в маленькое окно. Но, открыв глаза, не увидел Элизу на кровати. Выругался и встал, чтобы начать поиски. Мало ли здесь зверюг, она могла нарваться на кабана и быть съеденной. Вообще, потеря была бы небольшой, выжить одному на острове гораздо легче. Никто бы не язвил, не бил его, не привлекал и не отталкивал. Крис вздохнул, направляясь к водопаду. Но без нее было бы скучно! И от мысли о смерти Элизы стало мерзко. Он быстро поднялся на холм и узрел умиротворяющую картину: девушка сидела к нему вполоборота, опустив голову, но временами она смотрела на красоты водопада, после чего снова склоняла голову. Не было сомнений: она рисовала. Или, как говорят художники, писала…

Кристиан подкрался бесшумно, чтобы взглянуть хоть краем глаза на этот самый рисунок, и замер. Элиза может молчать о своем прошлом, которое связано с мужчинами, но никогда не скроет тот факт, что она – прирожденный художник. Обычная бумага и простой карандаш скажут о ней больше, чем все остальное.

Она выполнила черно-белый набросок того участка, где еще вчера стоял Кристиан, смывая с себя мысли об этой девушке.

– Привет, – тихо произнес он, боясь ее напугать, но девушка все равно вздрогнула и обернулась, а затем прижала рисунок к груди. – Извини, я не хотел…

Он сел рядом, и она пристально посмотрела на него. Наверняка ей не нравилось, что он приблизился, но Кристиан сделал вид, что даже не подумал об этом.

Элизабет не смогла спать долго, полночи она лежала и думала над тем, как дождется первых утренних лучей, возьмет карандаш и тот самый единственный лист бумаги, что нашла в землянке под кроватью, и отправится к водопаду. Туда, где она стояла и наблюдала самое прекрасное зрелище за всю свою жизнь, включая и пребывание на необитаемом острове.

Она изобразила каждую каплю, летящую вниз, к поверхности прозрачного озера, каждую ветку дерева, которое росло на скале.

– Можно взглянуть?

Крис придвинулся, но Элиза еще сильнее прижала листок к груди и слегка отпрянула. Он не должен увидеть очертания своего обнаженного тела на рисунке.

– Ничего особенного. – Элизабет сложила листок в четыре раза и закрутила в трубочку.

Так он оказался в ее ладони и никого не искушал.

– Почему ты бросила рисовать, Элиза? – напрямую спросил Кристиан.

Он не собирался уходить, напротив, лег возле нее и внимательно смотрел на Элизу. Сам был расслаблен, привычно покусывал травинку, но вот девушка заметно напряглась.

– Была причина, – угрюмо ответила она.

Но Крис не отстанет. Все равно сейчас начнет все выяснять. Готова ли она сказать ему правду?

– Эта причина не должна препятствовать любимому делу. – И Кристиан посмотрел на небо: сегодня по нему плыли пузатые облака. Не хотелось бы попасть под ливень. – Если во всем разобралась, то можно смело идти вперед. А вообще, – и он привстал, – жизнь одна и надо успеть сделать столько всего! Если хочется танцевать – танцуй! Хочешь петь – пой! Если хочется рисовать, то лучше следовать зову сердца, иначе можно оказаться неудовлетворенным.

Как верно он говорил! Элиза вздохнула. Его голос, гул водопада, пение птиц – все это в совокупности успокаивало. Она понимала одно: Кристиан стал каким-то родным, с ним можно и поболтать, и поругаться, и пошутить, можно молчать, и она даже простит ему поцелуй.

Но… Она не могла взять в руки краски, они виноваты в ее беде. Если бы она не рисовала, то не пошла бы в тот дом.

Элиза молчала, потупившись. Она смотрела на зеленую траву, а через некоторое время перевела взгляд на Криса. Цвет его глаз сейчас тоже отливал яркой зеленью. Возможно, когда она вернется домой, то запечатлеет образ на холсте. Но только один раз.

– Я рисовала с пяти лет, – начала рассказывать Элиза невыразительным голосом, – брала уроки у самой лучшей преподавательницы Кентербери – Катерины Брин. Я занималась с ней много лет, но она вышла замуж и переехала к мужу в Лондон.

– Сколько тебе было лет, когда это случилось?

– Тринадцать.

– То есть ты посвятила художеству большую часть жизни и резко бросила? Причина – уход преподавателя? – возмутился Кристиан и даже приподнялся на локтях.

Ему казалось, что Элизабет – сильная личность, выносливая девушка, которая любые преграды перешагнет и пойдет дальше. Но он ошибся. Она слабая и ленивая. Что за глупость!

– Ты могла продолжить заниматься живописью с другим учителем и поступить в колледж. Твоя сестра – совсем другая! Она за картошку ломает ноги!

Крис был возмущен и разозлил Элизу. Он ничего не знает и судит только по первой части рассказа.

– Мы разные, – выпалила она, – но раньше я была такой же, как Кейт. Витала в облаках и верила в сказки. Но однажды рухнула на землю и стала реально смотреть на вещи.

– И во всем виноват отъезд Катерины Брин?

С ума сойти! Лучше бы она молчала. Ладно, пусть живет своей жизнью. Если ей нравится рисовать втихаря по углам и прятать рисунки, то это ее проблемы. Возможно, ее все устраивает.

Он видел ее подавленность: Элиза понурилась и покраснела. Может, ей стыдно? Нечем похвастаться, и она сдалась очень быстро.

– Нет, – прошептала девушка, в руках она мяла рисунок. – После ее отъезда я продолжала заниматься живописью. Хотела поступить в колледж искусств, выставляться в галереях… Мне нравится писать картины, чтобы на них потом смотрели люди.

Кристиан недоуменно посмотрел на нее. Не стал перебивать, он решил слушать. И уже казалось, что продолжение будет не из приятных.

– Мне следовало практиковать в разных направлениях. Я любила портреты, а пейзажи давались мне лучше всего.

Элиза нахмурилась и немного помолчала, она словно погрузилась в транс.

– В тот день утро было теплое и солнечное, – произнесла она наконец. – Наш дом расположен возле леса, и я очень любила прогуляться по окрестностям и слушать пение птиц. Знаешь, сколько раз я писала то самое озеро, где мы с папой ловили рыбу? Почти на всех моих картинах были наш дом и озеро, а еще вид из окна мастерской… И вот поверенный папы по финансовым делам, связанным с нашей гостиницей, предложил пройтись до охотничьего домика. Я уже бывала там, домик очень живописный: утопает в густой зелени, вокруг деревья… Говорят, он принадлежал графу Кентскому. Кто знает? – Элиза пожала плечами. – Он вроде бы любил останавливаться в нем, когда ездил на охоту. Возможно, это лишь легенда, но тайное всегда притягивает. Я согласилась… Я взяла краски, и Рик сопровождал меня…