Ульяна Соболева - О ком плачет Вереск

— Я сказал — повторяй! Не то в голове падре Алехандро появится маленькая, круглая дырочка! И все будет на твоей совести, Юля. Как и смерть всех этих несчастных.

— Ради бога, Джули, повтори…

Священник с мольбой смотрит мне в глаза. Он хочет жить. И я хочу… очень хочу. Но не так. Не в рабстве. Не в клетке. Раздается выстрел, и я закричала, закрыла глаза, а когда открыла, увидела бледное лицо священника и раскрошенный в щепки алтарь. И я повторила…повторила, так как чужая жизнь священна. Из-за меня столько людей погибло.

Таинство дьявольского брака с самим Пауком свершилось? Или это меня только что похоронили и отпели?

— Венчание произошло пред Христом и пред общиной Церкви. — дрожащим голосом продолжил падре. — Что Бог сочетал, того человек да не разлучает. И заключённый вами супружеский союз я подтверждаю и благословляю властью Вселенской Церкви во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Какие имена вписать… в свидетельство? У меня здесь указано…

— Аминь. — радостно кивнул Сальваторе, оборвав священника, и швырнул ему столу. Затем повернулся ко мне и насильно схватил за руку, больно выгибая пальцы, сжатые в кулак. — Я не готовился к этой церемонии, так что вместо кольца поносишь веревку.

И завязал на моем пальце бечёвку крепким узлом. Потом протянул кусок веревки мне.

— Завязывай.

Затянула так крепко, как могла, чтоб причинить ему боль, но он даже не моргнул, продолжая сверлить меня своим тяжелым, дьявольским взглядом. Затем подошел к отцу Алехандро, что-то тихо сказал и забрал из его рук свидетельство, сунул за пазуху в карман.

— Вот и все, сладкая. Поехали домой. Отмечать и трахаться.

Италия. Палермо… 1995 год.

Любовь нежна? Она груба и зла. И колется, и жжется, как терновник

(с) Шекспир. Ромео и Джульетта

Сквозь время, сквозь грани реальности

В вечных сумерках, в темноте

Без понятий о мерах нормальности

Бесполезных надежд пустоте

Через пропасть и расстояния

Босиком по стеклу, к мечте

Очень тонкой, невидимой ниточкой

Пришиваю себя к тебе….

Ульяна Соболева

Любовь нежна? Она груба и зла. И колется, и жжется, как терновник

(с) Шекспир. Ромео и Джульетта

Сквозь время, сквозь грани реальности

В вечных сумерках, в темноте

Без понятий о мерах нормальности

Бесполезных надежд пустоте

Через пропасть и расстояния

Босиком по стеклу, к мечте

Очень тонкой, невидимой ниточкой

Пришиваю себя к тебе….

Ульяна Соболева

— Юлия, у нас гости.

— Я сейчас спущусь, пап! Пару минут! Ма меня причесывает! — крикнула по-русски и с удовольствием посмотрела в зеркало. Ма, МамИ, МамИтта — пухлая черная гувернантка, я знала ее с рождения и не помнила себя без нее. Только Ма умела варить вкусную манную кашу и заплетать мне «колоски». Мами шила кукол, вязала зайцев и жила с нами. Мы все ее очень любили. За Ма я могла поколотить кого угодно и даже выцарапать глаза. Она самая любимая, и меня обожает. Нет, не за папины деньги, не потому что ей больше негде жить. А любит, потому что любит, и все. Она приехала в Италию вместе с родителями из Бруклина много лет назад. Мне никто не рассказывает, откуда Ма появилась, но на ее руках, ногах и спине есть бежевые шрамы. Она их прячет, но я все равно видела. Кто-то ее очень сильно обижал. Когда мы молимся по воскресеньям, Ма всегда благодарит мою маму и называет ее ангелом. И еще она говорит, что когда-то мои родители жили в другой стране… а потом сбежали оттуда в Америку. В той стране папу держали в тюрьме, и в той стране умерли мои сестра и брат от какой-то ужасной болезни. Но это секрет, и, если я расскажу кому-то, родители очень обидятся на Ма.

— Дон Альфонсо приехал с женой и сыновьями!

— Вернулись из Нью-Йорка? И сразу к тебе? Какая честь!

В голосе мамы недовольные нотки, и я начинаю прислушиваться.

— Вернулись. Не забывай, кто такой дон Альфонсо и насколько я дорожу нашей дружбой. Давай, подгони Анну, пусть накрывает на стол.

— Я знаю, кто он такой, Миша. И именно потому что я это знаю… мне бы не хотелось такой тесной дружбы.

— Эта дружба залог всего для нас. И я больше не намерен обсуждать это с тобой.

— Знай свое место, женщина?

— Надя! — в голосе отца металлические нотки.

— Любимые блинчики Альфонсо с красной икрой уже готовы.

— Вот и чудненько, и позаботься, чтоб дети нам не мешали, когда мы уйдем в кабинет.

Понятно, маме этот Альфонсо не нравится, а у папы с ним какие-то дела, и этот Альфонсо важная шишка. Отец сказал, он с сыновьями? Интересно, папа действительно думает, что я стану развлекать каких-то мальчишек? Словно в ответ на мои мысли отец заглянул в мою комнату:

— Юлия! — строго сказал он. — Ты вторая хозяйка дома. Будь гостеприимной и без своих выкрутасов! Поняла?!

Когда отец ушел, я посмотрела через зеркало на Ма.

— Противные ди Мартелли! Как я их терпеть не могу!

— Вы их ни разу не видели!

— Из-за них мне нельзя играть на заднем дворе! Пусть катятся в свою Америку!

— Маленькой синьорите не пристало так себя вести! Гости отца — это святое. Вот если бы я своему отцу так сказала…

— Он бы отшлепал тебя по заднице?

Представила себе, как колыхается зад толстухи Ма, и засмеялась.

— Верно! Жаль, ваш этого не делает!

Я фыркнула и тут же ойкнула, когда Ма потуже затянула колоски, вплела в них ленты.

— Чудные у вас волосы. Похожи на свежий мед и пахнут мятой. Мой отец говорил, что нет ничего красивее цвета пчелиных сот. А мой отец знал толк в настоящей красоте, уж поверьте.

— Маааа! Ну хватит! Я не маленькая! Расплети эти ужасные косы!

— Нельзя ходить патлатой!

— Не патлатой! Обрезать их надо! Ненавижу расчесываться! Вот у Даны Торичелли «карэ»! И ей очень идет!

— Вот еще! Синьор Микель обожает ваши волосы!

— А я ненавижу!

Я стащила ленты и тряхнула волосами, которые доставали мне ниже ягодиц. Непослушные, буйные, вечно спутанные коричнево-рыжие космы.

— Дайте соберу сзади заколкой. Да стойте же вы! Что за упрямая девчонка!

— И я надену штаны!

— Ни за что! Только платье!

— Штаны!

— Я сказала, платье, или никакого шоколадного крема с остатков на кухне!

Надула губы. А Ма надула свои в ответ и уперла руки в толстые бока. Полосатый фартук грозно вздулся на огромной груди, и вышитая на нем желтая рожица теперь выглядела не улыбающейся, а злой. Это означало, что спорить бесполезно. Я тяжело вздохнула.

— Ладно. Но без всяких там рюшек.

К столу я спустилась в ужасном настроении. Меня раздражали воланы на розовой юбке, бесили белые носки и туфли с атласными бантиками. И мне совершенно не хотелось развлекать детей какого-то гостя отца. Гостя, из-за которого дом драили по всем углам несколько суток подряд, готовили дня два, зарезали трех кур и запретили мне ходить в конюшню к Смелому.