Кэрри Лонсдейл - Новый путь [litres]

– Его нашла Фелиция. – Это помощница Чейза. – Говорит, кто-то забыл. Подумала, может, ты потерял.

Не потерял. Он его похоронил. И чуть было без него не остался. Дилана охватывает злость – жаркая, неистовая.

– Я его заберу, – решительно говорит он, балансируя на грани безумия и здравого рассудка.

Чейз хватает блокнот, и он оказывается вне зоны досягаемости.

– Ни в коем случае. Ты мечтал о «Грэмми»? Она здесь.

Сомнительно. Эти записи были просто набросками с целью убить время в пути, в номерах отелей, когда от Дилана бежал сон. С их помощью он пытался разобраться в растущих чувствах к Джой. Чувствах, о которых он не просил. И уж конечно, этот материал – не уровень «Грэмми».

– Я не собираюсь записывать эти песни. Не настолько они хороши, и ты, черт возьми, прекрасно знаешь, что сам я не записываюсь.

– Поверь мне, они хороши. И я не говорил, что тебе придется исполнять их самому.

Лицо Дилана вытягивается.

– Я их не продаю.

– И этого я не говорил. Найдется кто-нибудь, кто их споет. Ты сохранишь права, но выпустишь альбом.

– Это что, шантаж?

– Что ты имеешь в виду?

Дилан резко кивает на блокнот в руке Чейза.

– Ты откажешься от Нью-Йорка, если я не выпущу эти песни?

Чейз выглядит огорошенным.

– Я умею играть жестко, но не такой уж я мерзавец.

Дилан задумчиво расхаживает по кабинету. Он не может и не хочет выпускать эти песни. Не может так поступить с Джой. Он не станет эксплуатировать то, что было между ними. Выставить на потеху публике свои чувства – это предательство. И нарушение заключенного ими договора.

Чейз листает блокнот.

– Что это для тебя? – Он бегло просматривает страницу, затем другую, читает разрозненные незаконченные тексты. Перелистывает еще несколько страниц и натыкается на ту самую песню.

Дилан видит, как глаза Чейза расширяются, когда он читает название, как он проглатывает куплеты и припевы и как до него начинает доходить, о чем она. Особенно после состоявшегося только что разговора. Он устанавливает связи.

Взгляд Чейза упирается в Дилана.

– Это песня про нее. Про Джой.

Дилан плотно сжимает губы, упорно качает головой.

– Не знаю, о чем ты говоришь.

– Не лги мне. – Чейз резко встает, выходит из-за стола, останавливается перед Диланом. – А еще лучше, прекрати лгать себе. Думаю, ты ее любишь. Что еще все это может значить? – Он разворачивает блокнот на последней странице, подносит его к глазам Дилана. Его запись про встречу с Джой, обещание, которым они обменялись и которое он никогда не забудет. Оно отпечаталось у него в мозгу. Он писал все это, стоя в очереди на регистрацию багажа в аэропорту имени Кеннеди, через несколько минут после прощания с Джой.

С трудом сглотнув, Дилан отводит взгляд.

– Кто она? – спрашивает Чейз.

– Не могу сказать. – Дилан снова трясет головой. Он не нарушит договор.

– Тогда позволь мне рассказать за тебя, – говорит Чейз, тыкая брата углом блокнота в грудь.

Дилан хмурится, трет ушибленное место. Это может быть интересно.

– У тебя глохнет автомобиль, и ты просишь какую-то девушку подвезти тебя, едешь с ней через всю страну, влюбляешься, но по какой-то причине бросаешь ее.

– Я ее не бросал.

– Она тебя бросила?

Дилан качает головой.

– Тогда что случилось?

Случился их уговор, второй по счету, который они заключили в конце поездки. Но Чейзу он об этом не говорит.

– Джек. – Имя слетает с губ Дилана – к удивлению обоих.

– Твой отец? Какое отношение это имеет к нему? – спрашивает Чейз, и в этот миг до Дилана доходит, почему он произнес имя отца. – Ты же не он.

– Да неужто, Шерлок? – язвит Дилан и выхватывает свой блокнот. – Наш бизнес не благоприятствует долгим отношениям, и мне нравится моя свобода.

– Это чушь. – Чейз долго смотрит на него, потом качает головой. – Иди поспи. Ты плохо соображаешь.

– Тебе не придется просить меня дважды, – говорит Дилан, уже направляясь к двери.

– А песни? – Чейз кивает на блокнот.

– Я подумаю об этом. – Дилан хлопает дверью.

Из никуда (идея Джой) в Оклахома-Сити, штат Оклахома, в никуда в часе езды к северо-востоку от Оклахома-Сити (идея Дилана)

Дилан долго ждал, пока Джой принимала душ в палаточном лагере. В голове толпились слова. Так было весь день, и наконец, когда он сам вышел из душевой, они начали складываться в текст песни.

Сейчас, дожидаясь, когда Джой приведет себя в идеальный вид, он прислонился к «Жуку» и строчил стихи в блокноте, пока что-нибудь не отвлекало и они не развеивались, как дым.

Два куплета и припев. Песня, на которую его вдохновила случайная попутчица, начинала обретать форму.

Довольный успехами, он убрал блокнот и снова предался ожиданию. Дилан стоял, опираясь на автомобиль, скрестив руки на груди, а ноги в лодыжках, и размышлял о своей музе.

Внезапная идея купания нагишом застала его врасплох. Действительно дерзость с большой буквы « Д» , и сама идея ему скорее понравилась, чем нет. Импульсивный поступок Джой выбил его из равновесия, но отдых и ничегонеделание в компании с ней доставили удовольствие. Как жаль, что она для него недоступна. Как жаль, что он не какой-нибудь тупица, которому на все плевать. После сегодняшнего отдыха они вполне могли бы переспать.

Дилан почесал запястье. Отсыревшие кожаные ремешки начали высыхать, и кожа под ними зудела. По окончании каждого гастрольного тура «Уэстфилд Бразерс» Билли дарила такие ремешки. Время от времени они рвались. Приходилось заботиться об их замене. Тринадцать ремешков. Тринадцать напоминаний о его намерении остаться одиноким. Тринадцать призывов сосредоточиться на карьере будущего музыкального руководителя и продюсера.

И еще ремешки напоминали ему о маме, Билли, и, конечно, наводили на мысли о родителях и том последнем дне, когда он видел их вместе. Воспоминания просто затягивали его туда, и он безвольно следовал за ними.

Ему было тогда тринадцать, и он проснулся на тесной средней койке гастрольного автобуса от криков Билли. Она ругалась на кого-то возле автобуса. Естественно, напрашивалась мысль, что на его отца, Джека.

Дилан посмотрел в маленькое четырехугольное оконце. В воздухе снаружи висела какая-то странная мгла, и он взглянул на часы. Пять тридцать пять утра, едва рассвело. Но Билли стояла полностью одетая, с вещевым мешком на плече и распекала отца.

На что она разозлилась в этот раз?

Вернее, что опять натворил Джек?

Отец стоял босой, без рубашки. Даже ширинку забыл застегнуть. Джинсы висели на бедрах, волосы стояли дыбом. Должно быть, мама растолкала Джека и выволокла его несчастную задницу из постели. Насколько помнил Дилан, отец не спал в своей кровати. Он отрубился на диване в том же автобусе, где ночевал Дилан, в автобусе группы, а не в родительском.