Эми Хармон - Песнь Давида

Я притянул ее и поставил перед раковиной, чтобы забинтовать палец. На ее руках и ногах были полосы крови. Я намочил тряпку, при помощи которой Милли пыталась остановить кровь, и выжал ее, пока вода не стала чистой. Затем ласково стер пятна с рук, пытаясь не обращать внимания на то, как кожа Милли покрывалась мурашками, пока я поднимался по ее предплечьям и выше, смывал кровь с левого плеча и мазок с подбородка. Ванная была тесной, обстановка – интимной, и мое раздражение и страхи вдруг исчезли, как кровавые пятна. Я постоянно мочил тряпку, чтобы она оставалась теплой, и когда я наклонился, чтобы стереть кровь с ног Амелии, она взяла меня за плечи для равновесия. Я помыл одну ногу и перешел к следующей, предварительно намочив тряпку горячей водой. Пока я водил ею вверх и вниз по стройной голени, пальцы Амелии сжались на моей футболке, из-за чего в моем животе запылал жар. Так продолжалось, пока каждый сантиметр ее оголенной влажной кожи не порозовел от тепла, а когда все закончилось, я почувствовал сожаление. Увы, я ничего не мог поделать с кровью на ее черной майке или розовых шортах, сочетавшихся с лаком на ногтях. Я коснулся ногтя на пальце ее ноги.

– Как ты это делаешь?

– Что? Крашу их?

– Да.

– Дело практики.

– Значит, ты специально выбрала шорты под цвет ногтей? – я поднял голову, чтобы увидеть ее реакцию.

– Разумеется.

Амелия улыбнулась, но ее голос был не громче шепота, словно она тоже боялась нарушить накаленную обстановку. Я выпрямился, и между нами осталось всего несколько сантиметров пространства.

– Зачем?

Это казалось таким незначительным, таким пустячным, хотя сама задача требовала много времени и сил, а Амелия даже не могла увидеть результат.

– Вся суть в мелочах… разве ты еще этого не понял, здоровяк?

Она произнесла «здоровяк» тем же тоном, каким я произносил «милая».

– Милли, когда погибла твоя мама? – мой голос был даже более ласковым, чем мои прикосновения.

– Мне было восемнадцать. Она болела на протяжении двух лет. Никто не думал, что она протянет так долго, но мама знала, что ей нужно держаться хотя бы до этой поры. Я должна была быть совершеннолетней, чтобы стать официальным опекуном Генри.

– Но кто же заботится о Милли? – прошептал я.

– Я не нуждаюсь в заботе, Таг, – так же тихо ответила она. – Я уже давно пытаюсь тебе это сказать.

– «Нуждаться» и «хотеть» – это разные вещи.

Я сглотнул, пытаясь убедить себя, что не хочу того, чего очень-очень хотел. Когда я не перешел к активным действиям, Милли шагнула ко мне и осторожно обвила руками мою талию. Затем прижалась щекой к моей груди и прислушалась к бешено колотящемуся сердцу. Я не мог этого скрыть. Милли была слепой, но в то же время замечала каждый чертов пустяк. Я так же осторожно обнял ее и опустил свои крупные руки на ее стройную спину.

– Можно тебя о кое-чем спросить, Таг? – Ее голос звучал тоненько и жалобно, будто она обращалась к моему сердцу, которое находилось прямо под ее губами. Его ответного лихорадочного биения должно было быть более чем достаточно. Наверное, поэтому Милли и не стала дожидаться устного ответа. – Ты боишься поцеловать меня?

– С чего бы мне бояться?

Я чертовски боялся.

– Потому что поцеловать слепую – это все равно что обокрасть нищего или солгать священнику, разве ты не знаешь? Все равно что ударить ребенка или утопить котенка. Это непростительный грех.

Я выругался себе под нос, отчасти смеясь из-за ее дерзости, отчасти злясь из-за ее проницательности.

– Или, возможно, ты думаешь, что, дернув за эту ниточку, распутаешь целый клубок. Что это один из тех невинных поступков с пагубными последствиями.

– Дело не в этом, Милли, – соврал я.

– В этом , Таг. И не оскорбляй меня предположениями, что мне нужна своего рода гарантия просто потому, что я слепая. Будь я любой другой девушкой, моя одежда уже валялась бы на полу. Это просто поцелуй, Таг. Не кровная клятва. Поцелуй.

Когда я осторожно оттолкнул Милли, чтобы ее голова поднялась с моей груди, ее лицо скривилось от обиды, а глаза с трепетом закрылись, словно в попытке сохранить то, что уже нельзя было вернуть. Но она неправильно меня поняла. Я пытался освободить место для движений, а не отстраниться от нее. Я провел пальцами по ее лицу, взял его в свои ладони и прильнул к ее губам. Милли схватила меня за запястья и тихо ахнула, прежде чем я поглотил этот звук и страх, который по-прежнему бередил мою душу.

Ее губы были мягкими и сладковатыми. В эти секунды я обращал внимание на каждую мелочь: как мой щетинистый подбородок царапал ее гладкую щеку, как наши губы трепетно прикасались друг к другу, как ее шелковистое дыхание перехватило от нетерпения, как ее локон щекотал мое лицо, когда я стал вести себя чуть напористее. А затем Милли страстно ко мне прижалась, требуя большего, и все детали размылись в пьянящем желании и понимании того, что тебя желают в ответ.

С ухнувшим в пятки желудком я опустил ладони с лица Милли к ее талии, мои руки крепко сжались вокруг ее стройного тела. Я отчаянно пытался не терять контроль и доблестно сохранять эмоциональное безразличие, но мое тело помахало белым флагом. А затем голос разума перебили чувства, и я потерял голову.

Милли не просто целовала меня, она водила и впивалась пальцами в кожу, прижимая мое лицо крепче к себе, ее губы подавили всякое сопротивление с моей стороны, пока я не стал жадно глотать воздух. Наши языки переплелись, и я оторвал Милли от пола, ее ноги повисли в воздухе. Я закинул их себе на талию в попытке быть к ней еще ближе, и она поддалась, ее колени обхватывали меня так же крепко, как я ее руками. Продолжая прижимать ее к себе, словно ребенка, которого отчаянно хотел защитить, целуя ее как женщину, которой внезапно стал одержим, я поплелся из ванной и упал на ее кровать так, словно у меня выбили почву из-под ног.

Мои руки скользнули под майку, водя по атласной коже ее живота, прежде чем задрать окровавленную ткань над ее грудью и головой. Я оторвался от Милли, чтобы отбросить одежду, попутно доставая шпильки из ее волос, и те рассыпались по ее плечам в темноте, выглядя как чернильное пятно на фоне белого одеяла. В эту секунду у меня перехватило дыхание. Мои руки замерли, сердце сбилось, тяжело ударяясь о грудь.

Я поднялся на руках и замер, чтобы рассмотреть девушку подо мной. Темные волосы, гладкая кожа, набухшая грудь. Мое горло сдавило от эмоции, которая больше походила на любовь, нежели на похоть. Ее глаза были закрыты, а губы, наоборот, приоткрыты, ожидая моего возвращения. Милли не пыталась прикрыть себя или притянуть меня обратно. Она просто ждала.

Внизу хлопнула дверь.

– Таг! – заорал Аксель.

Милли вздрогнула, а я кинулся в другую часть комнаты и начал открывать ящики в поисках чистой рубашки, чтобы ей было чем прикрыться. Внезапно Милли оказалась рядом и ласково отодвинула меня, а затем быстро нашла рубашку и надела ее.