Елена Гонцова - Подари мне краски неба. Художница

Она забралась на диван в кабинете мастера и принялась с удовольствием, а не для отвода глаз, рассматривать репродукции картин Каспара Давида Фридриха.

— Я думал, что ты изжила в себе увлечение этими мрачноватыми и прекрасными пейзажами, — заметил Бронбеус.

— Но и хорошо, что так. Думаю, что взгляд твой на них переменился.

— Нет, — засмеялась Наташа, — взгляд тот же самый. Разве что я переменилась. И эта раздвоенность как нельзя больше способствует усвоению этих шедевров. У него два мира в одном пространстве. И не определишь, где человеческое, где нечеловеческое. Наверно, это вообще характерная черта европейских ландшафтов. Осенний лес, например, высокий, медный, зеленый, красный, сумеречно-лиловый, одновременно точно оттиск тамошних столетий, вполне рукотворных. И прелесть этого художника в том, что хаос, который он изображает, способен на диалог с человеком, да только для этого и существует.

— Девочка, ты повзрослела.

— Если бы это действительно было так, — ответила Наташа.

— Представьте, что мы будем завтракать в одном из этих ландшафтов, — усмехнулся реставратор. — На морском берегу, песчаная коса, бледная лазурь, далекие рыбачьи лодки. Все в наших руках. Вы не зря сейчас говорили о рукотворности.

«Если он каждый день кормит Бронбеуса так, то старик не только поправится в несколько недель, но и проживет сто лет. Слава богу». — Наташа с огромной благодарностью окинула взглядом пространство стола, накрытого к завтраку.

Они завтракали роскошно: белый хлеб с маслом и медом, яичница с бужениной, обильно посыпанная зеленью, апельсиновый сок, кофе с топленым молоком, все это было красиво расставлено на кухонном столе, покрытом клетчатой скатертью.

— Владислав Алексеевич, — обратилась Наташа к реставратору после завтрака, — я вот хотела поговорить о Пскове. Так… вообще…

Он посмотрел на нее внимательно и улыбнулся, предлагая ей говорить дальше что только заблагорассудится.

— Да нет, может быть, вы неправильно меня поняли, — смутилась она. — Я вас неплохо знаю… именно во Пскове, в этом фрагменте. Все прочее мне малодоступно, да и не надо мне знать ничего.

Она точно расстроилась и подумала, что пора собираться. Мгновения отдыха и безопасности миновали. Она, конечно, набралась сил.

— Отчего же не надо знать ничего? — спросил реставратор, сделав вид, что не заметил ни ее смущения, ни досады, ни желания немедленно улизнуть. — Очень даже и надо. Как же я это упустил.

Владислав Алексеевич исчез в соседней комнате и тут же явился с букетом полевых цветов в белой глиняной вазе.

— Ух ты, — вырвалось у Наташи. — Это что?

— Конечно, не те же самые цветы, но очень похожи и пахнут так же, — ответил он.

— Но как же вы знали?

— Да я и не знал. Я под утро сходил за цветами. Караулил старушек, которые на ранних электричках привозят эту роскошь.

«Какая-то сказка про заколдованную принцессу, — подумала Наташа, — только принц все еще в тени и как этот принц к ней относится, до сих пор неясно».

— Вы так стремительно убежали из Пскова, — продолжил он, — я думал увидеть вас в монастыре. Не обнаружив вас там, я пошел в общежитие и узнал, что вы отбыли по семейным обстоятельствам в Москву. Пришлось продолжать работу без вас. А жаль.

— Вы шутите, Владислав Алексеевич? — Она спросила не думая, потому что с трудом могла себе представить, как бы все сложилось, не случись несчастья. От этого стало больно и безысходно одиноко.

— Вовсе нет, — ответил реставратор, — какие тут могут быть шутки.

Ей снова показалось, что они как тогда, во Пскове ночью, говорят не о том, но что другой разговор происходит независимо от них.

— А как попал к вам мой фартук с зелеными цветами?

— Вы его забыли, — ничуть не смутившись, отвечал реставратор. — А я его положил вместе со своими книгами. Перед моим отъездом в Москву. А потом уже я забыл вернуть. В общем, мы оба забыли ваш фартук с зелеными цветами.

— Теперь это почти реликвия, пусть он здесь остается. Здесь много замечательных предметов. Пусть станет одним забавным больше.

— Как хотите, — сказал он. — Ведь ваше кредо, если я не ошибаюсь: «Как захотим — так и сделаем».

— Да едва ли уже, что так, — честно ответила она, неизвестно что имея в виду.

Тут же Владислав Алексеевич вступил в прерванный, видать, вчера и до ее прихода разговор с Бронбеусом. Это касалось медицинских препаратов, в которых реставратор разбирался тоже превосходно.

То, как он сидел, как располагал руки, поворачивал голову, да вся его осанка вдруг показалась Наташе знакомой. «Да он же сидит сейчас, как Рахманинов на Страстном бульваре, вот те на. Ничего не понимаю. Я ведь, кажется, отдохнула. Что за видения?»

Впрочем, сходство было несомненным. Наташа вспомнила, как впервые увидела памятник композитору, совершенно не представляя, кто бы это мог быть и отчего он тут расположился.

Она увидела его со спины. Выбравшись из-за деревьев и обогнув пьедестал, перво-наперво она увидела руки, покоящиеся, кажется, на подлокотниках кресла, руки ее совершенно поразили изяществом и мощью. Золотые буквы «Рахманинову» она восприняла уже вовсе спокойно — кому же еще?

И вот туда-то притащится скоро этот негодяй Стас, на Страстной бульвар, где ее ни в коем случае не будет. И она должна поторопиться.

— Наталья Николаевна, — точно вспомнил о ней реставратор. — Москва действует не лучшим образом и на меня. Для вас еще одна сумка с вашими вещами из Пскова. Вы сделали там много покупок, наверное не заметив.

— Действительно, — согласилась Наташа. — Я не успела разобрать тот ваш багаж. Я это все как бы потеряла. Но какое-то барахло я там покупала.

— Отчего же барахло, — изумился реставратор, отреагировав как чужеземец, превосходно знающий русский язык, но в его классическом составе.

— Нет, — ответила она, — не то, что вы думаете, барахло — это здорово, когда из Пскова — тем более. Я и правда в растерянности до сих пор. Все побросала, ничего толком не помню. Вас превратила в верблюда какого-то. Более того, я и сейчас ничего вспомнить не могу. Доброй Зое Егоровне ни разу не позвонила, как там наши телескопчики?

Она тут же набрала номер соседки, обрадованной и встревоженной.

— Наташенька, радость моя, — говорила Зоя Егоровна, — я зашла покормить рыбок, что там с вашей квартирой? Что произошло?

— Не беспокойтесь, Зоя Егоровна, это я затеваю ремонт. А рыбок заберите до моего приезда

— Что я уже и сделала. Не могут же благородные рыбки жить в таком ужасе.

Наташа представила, как та обиженно поджала губы.

— Все будет хорошо, Зоя Егоровна, — весело ответила Наташа и положила трубку.

В маленькой, туго набитой сумке, которую реставратор недавно привез из Пскова, Наташа как после долгого сна обнаружила несколько купленных там книг, замечательный псковский диалектный словарь, альбомы по реставрации, блок сигарет «Голуаз» и тот самый льняной сарафан, в котором она ходила на свидание.