Эль Реми - Время океана

Я заметил, какой злостью блестели ее желтые глаза. Она с полной самоотдачей и искренностью накинулась на этих ребят, во что я бы никогда не поверил, не увидев все собственными глазами.

Спустя пару секунд я сообразил, что произошло, подскочил к Хилл и обхватил сзади. Оттащил от ребят, сдерживая ее попытки вырваться. Саймон лишь стоял сзади, ухмыляясь и с презрением разглядывая этих студентов. Они медленно поднимались, держась кто за челюсть, кто за глаз или нос. Им дрожащими руками помогала встать на ноги та девочка, которая смеялась надо мной и которой Алесса тоже врезала бы, если бы та вовремя не отбежала.

— Пусти! Я сейчас выбью дурь из той стервы! — прорычала Лисс.

От ее слов у девушки едва глаза не выпали из глазниц, и она тут же спряталась за одного из своих друзей. Среди всего этого балагана слышался заливистый и радостный смех. Сквозь толпу к нам пробирался Себастиан, который, рассматривая всю эту картину, едва ли не задыхался от восторга.

— Хилл! Я не ожидал от тебя такого! — произнес он. — Ты моя героиня, черт бы тебя побрал.

Саймон кивнул в знак согласия.

— Правильно, только их добить надо было.

Парни с солидарностью посмотрели друг на друга. Студенты не смели дать Хилл сдачи, видя, что рядом с ней Себастиан, которого многие за километр обходили, и я, ее куратор.

— Вы сдурели? — озлобленно рявкнул я. — Она трем студентам лица чуть не разбила! А если ее отчислят?

— Ее не отчислят, — ответил Салливан. — Она же девочка нашего главного куратора Маттиаса.

Алесса вырвалась из моих рук и оттолкнула от себя, надувшись и нахмурившись.

— Лисс, ты не должна бить всех, кто говорит подобную ересь, — нравоучительным тоном заговорил я. — Если рядом лают дворовые псы, вовсе не обязательно вставать на четвереньки и лаять в ответ. Ты меня поняла?

Она с какой-то обидой посмотрела на меня, словно сдерживая слезы.

— Но они говорили о тебе всю эту гадость!

— Когда и ты станешь известной, о тебе тоже будут говорить такое. О публичных личностях постоянно судачат, и не всегда только хорошее. Нельзя нравиться всем. Если сделаешь такое снова — тебя действительно исключат.

Все во дворе разглядывали и слушали нас, с интересом наблюдая за развернувшейся ситуацией. Большинство взглядов были обращены к Алессе и той группе ребят, которые уже уходили. По балагану голосов я мог понять, что сцена им понравилась. Хилл развернулась, направившись прочь, и бросила мне через плечо:

— Какой ты проблемный! За тобой нужен глаз да глаз.

И она ушла. Я в полном недоумении посмотрел на Себастиана и Саймона, которые стояли рядом, держа в руках коктейли и как-то глупо улыбаясь.

— Тебе повезло, парень, — сказал Салливан. — За тебя девчонка убить готова.

— Несмотря на то, что не разговаривает с тобой, — кивнул Саймон.

Я тяжело вздохнул, закрыв ладонями лицо и мечтая исчезнуть отсюда. Направившись вглубь толпы и выискивая глазами проход в отдел для персонала, я напоролся на Марьена. Мы столкнулись с ним и окинули друг друга взглядами. Мне показалось, что Хилл какой-то взвинченный и усталый.

— Сестру свою ищешь? — спросил я.

— Я видел, что она устроила, — с ноткой усталости ответил Марио. — Хорошо, что сами разобрались.

— Куда идешь?

— Я ищу Майло. Мой гребаный куратор не явился на лекцию сегодня, и здесь его тоже нет. Это супердерьмово.

Хилл направился дальше, выйдя из толпы и удалившись с заднего двора. Я тоже напрягся, головой понимая, что подобное поведение Майло ничего хорошего не сулит. Он личность чертовски темная и скрытная, и я даже понятия не имел, что за проблемы у него могут быть и из-за чего Марио так переживает.

Мне оставалось только продолжить прием.

Университет был пустой внутри. Все уже ютились снаружи, и их далекие голоса едва доносились до меня. Немного прохладные и темные коридоры, лишенные света, наводили какое-то ощущение отчужденности и одиночества. Шкафчики, облитые закатным солнцем, чистые кафельные полы, открытые окна. Здесь пахло масляными красками, какой-то зеленью и моющими средствами.

Я бесшумно шел вдоль коридора, стараясь высмотреть то, что искал. Точнее, кого. Зарывшись пальцами в платиновые волосы, я ощущал досаду и отчаяние. Все веселились снаружи, а я вынужден был бродить внутри, где никого нет.

Заметив открытую дверь в рисовальную студию, я направился туда. Несложно было взглядом найти его.

В пустой студии с несколькими партами и доской с разводами выделялась фигура в самом конце. Это был Майло: он сидел, скрючившись и забившись в угол, обхватив ноги руками. Его голова безвольно опустилась на грудь, и создавалось впечатление, будто он спит. Меня охватил испуг, и я кинулся к своему куратору. Упав рядом на колени и коснувшись его руки, я вздрогнул. Она была холодная и влажная, его будто знобило: он весь вспотел, но сам при этом был почти ледяной. Взяв его лицо в свои руки, я приподнял его, чтобы видеть лучше. Слабый свет из окон, едва просачивающийся в помещение через неплотно закрытые жалюзи, падал на Майло. И меня пробрало от его вида. Губы дрожали, под глазами легли глубокие черные круги, полуприкрытые глаза бездумно таращились куда-то вперед, зрачки в темной радужке казались маленькими глубокими щелками.

— Майло! Майло… Вот дерьмо! — выругался я, пытаясь его поднять. — Я так и знал, что с тобой это случится!

Все мои страхи и догадки подтвердились. Я давно стал замечать, что с Майло что-то происходит. Единственная проблема, которая сейчас меня волновала, это как помочь ему и кому можно сказать об этом.

Быстро двигаясь по коридору, я не замечал, как мелькают многочисленные двери, медсестры с подносами лекарств, какие-то больные на колясках и взволнованные родственники у палат. Все растворялось вокруг и исчезало, не удостаиваясь моего внимания. Белые и зеленые цвета смешались в один мутный поток. Я таращился в одну точку впереди, широко шагая по помещению. Мое сердце громко стучало, и я ощущал тяжелое напряжение в руках и ногах. Я чувствовал, что морально истощен.

Когда я наконец добрался до нужной палаты, мне хватило наглости и бестактности рывком открыть дверь, даже не постучавшись. На лицо спадали сбитые русые закрученные пряди, я был в футболке и джинсах. Перед моими зелено-голубыми глазами предстала отвратительная картина, к которой, к сожалению, я был готов.

На койке, свесив ноги и ссутулившись, сидел Майло. Бледный, худой и мрачный, он посмотрел на меня своими глубокими черными глазами в обрамлении темных кругов. Щеки, казалось бы, впали еще сильнее, растрепанные каштановые волосы облепляли острый овал лица. Я только сейчас заметил, как он похудел. Из руки торчала игла, трубка от которой шла к капельнице. В том месте, на сгибе локтя, у него виднелось много следов уколов. Точно такие же следы я часто замечал у Хилл, даже синяки там порой появлялись. Но у Майло на то было совершенно другое объяснение, менее благородное, чем у Алессы, занимающейся донорством.