Ашира Хаан - Сладкое лето [СИ]

Я посмотрела на него. Волосы отросли совсем неприлично, пора стричь. Золотистый азиатский загар сменился дубленым московским. Теплые глаза с искорками. Улыбка, от которой я таю. Тысяча связывающих нас безумных жарких нитей.

И то, как вопреки всему, он идет мне навстречу, ждет моих решений, признает меня, и видит, и чувствует. Во всем.

Папа был прав.

Он любит меня так, будто я — самое главное, что есть в его жизни.

Я видела это, просто сразу не узнала, потому что никогда не чувствовала по отношению к себе такую любовь.

Может быть, он и меня этому научит?

— Да, — сказала я, не глядя на Макса.

Мы мчались вдоль темного елового леса, вдоль зарослей высоких трав и белых, желтых, фиолетовых цветов.

Я внимательно смотрела на обочину, словно боялась что-то пропустить.

Словно боялась, что он не поймет.

Но он понял.

Я перебралась на передний диван и приставила пистолет к голове водителя:

— Это похищение!

Он аккуратно снизил скорость, прижался к обочине и обернулся.

Я отвела пистолет в сторону и нажала на спусковой крючок — из ствола вырвалось маленькое оранжево-синее пламя. На всякий случай уточнила:

— Похищение невесты.

— Невесту обычно похищают другие люди, а не она сама, — резонно заметил водитель.

— Ничего страшного, я без предрассудков, — успокоила я его.

Заказать джип-лимузин было хорошей идеей, обычный вряд ли прошел по раскисшим после дождя деревенским дорогам. Неширокие улицы едва вместили это белоснежное чудовище, но мы добрались до кладбища, даже ни разу не застряв. Все-таки вытаскивать трактором свадебный лимузин — это было бы чересчур.

Я выпрыгнула на самую твердую кочку в окрестностях, однако каблуки туфель тут же погрузились в рыхлую землю.

Подол свадебного платья собирал грязь, но мне было все равно. Мне надо. Это важно.

Маленький памятник из пористого серого камня на могиле стремительно зарастал мхом, и скоро надпись на нем совсем не будет видно. Но я и так ее помню.

Анастасия Ивановна Руденко

1921–2011

Моя Бабася.

Самое смешное — я только на похоронах поняла, что ее все звали Баба Ася, лишь я, по-детски коверкая слова, переделала в Бабасю. До этого она была бабушка и бабушка. Бабася и Бабася. Разве у бабушек бывают имена?

Я присела на низенькую железную скамеечку рядом с могилой, нагнулась и прислонила к памятнику свой дизайнерский букет с мелкими белыми цветочками, синими ягодами и какой-то еще редкой травой. Ничего, отберу у гостей что-нибудь подходящее. Вряд ли там будет недостаток цветов. А Бабасе больше бы понравился такой необычный букет, чем самая большая охапка лилий.

— Привет, — сказала я, как всегда. Поначалу я часто приезжала сюда с ней поговорить. Дима давал своего шофера и парочку людей, которые помогали привести могилу в порядок, полить цветы в палисадничке и поправить уплывающие в болотистую почву столбы ограды. Потом я научилась разговаривать без взгляда в глаза почти незнакомой мне женщине лет сорока на фотографии. Бабася для меня была другой. Старенькой, сморщенной и теплой.

— Помнишь, я говорила, что никогда-никогда не выйду замуж? Вот дура-то была! Ты мне так и отвечала — дура ты, Настька, как встретишь такого же дурака, так сразу и побежишь. И гляди, Бабась, побежала!

Я потрогала теплый мягкий мох на камне. Никогда его не счищала. Он был красивый, но не это важно. Когда он нагревался на солнце, он пах землей, травой и старым деревом, почти как бабушка. Она еще пахла тестом и немного молоком.

— У меня все хорошо. Доучилась и вернулась. Папа был прав — они там одновременно безалаберные и слишком загнанные в рамки, мне не понравилось. Я сама все знаю, не надо меня подгонять. Думаю вот, что делать дальше. У Макса есть кое-какие идеи.

Я подняла лицо и сощурилась на яркое почти летнее солнце. Вернулась я в конце марта, так что все удачно легло — я тоже хотела свадьбу в мае, как у Сонечки. Заодно не будем плодить сущностей и запоминать все эти даты — день встречи, день свадьбы. Один день на все.

— Макс выбил себе визу на обучение в кулинарной школе, не знаю уж, как он вписался в последний момент, не признается. Поучился немного, понял, что готовить — не для него. Зато ему интересно управление рестораном. Соблазняет меня на совместный проект. От сети кофеен, из которых папа сделал игрушечку, отказался. Ему, видите ли, без вызова неинтересно.

Легкий ветерок принес запах цветущих трав. Я вдохнула всей грудью — запах моего детства. Моего одиночества в умирающей деревне, где остались одни старики, моей свободы без родительских ограничений. Даже слезы навернулись.

— Бабась, а Верейского помнишь? Да, я знаю, ты меня предупреждала. Зря я не послушалась. Но теперь все хорошо. После того, как вышел из больницы, он стал еще сильнее хромать. Официальная версия — последствия давнего остеомиелита. Но я не уверена, что спустя несколько десятилетий эти последствия могут сломать ногу в двух местах. Папа все-таки зверь иногда. Хотя, может, просто совпало…

Я оглянулась на лимузин — шофера не было видно, но надо было поторапливаться, пока меня в самом деле не потеряли. Быстро вытерла слезы подушечками пальцев. Ай, черт, краситься заново теперь.

Я смущенно потеребила край платья.

— Что хотела сказать-то самое главное… Зачем приехала. Чтобы именно тут тебе первой сообщить новость. Кое-кто все-таки доигрался, Бабась, представь себе! — я положила ладонь на свой пока еще впалый живот. — Ты рада? Я знаю, я говорила, что детей у меня тоже не будет, но видишь — и здесь соврала.

Макс еще не знал. И папа не знал. Сама даже толком не осознала. Надо будет многое успеть за оставшееся время. Кондитерская или совместный проект с Максом — все равно. Главное, запустить побыстрее, а там будет поздно спрыгивать на полном ходу. Мама наверняка захочет помогать с ребенком, а Дима — даже будет, так что время для работы у меня останется и после родов.

Все хорошо, теперь все точно хорошо.

Я снова погладила теплый мох на камне и одними губами сказала: «До свидания».

Встала и, не подбирая подола, пошла по рыхлой земле обратно к машине.

Рядом с лимузином уже стояла алая «бэха», а рядом, засунув руки в карманы, меня ждал Макс.

— Я снова нашел тебя, сахарная фея. Ты совершенно не умеешь прятаться, — он поймал меня в объятия и наклонился, чтобы поцеловать. — Я тут все-таки уломал твоего отца. Для первой брачной ночи он дарит нам целый чан взбитых сливок.

— Зачем? — не поняла я.

— Ну как зачем, ну что ты как маленькая! Я об этом мечтал с нашей первой… на ладно, второй, встречи.

— Ты серьезно? — уставилась я на Макса с изумлением. — Ты хочешь в них трахаться?!

— Только если ты этого хочешь, — засмеялся он.