Наталия Миронина - Не могу тебя забыть [litres]

Федотов думал о том, что он должен был давно найти Инну. И прощения ему за это промедление не будет. Нельзя простить себе пренебрежение любовью и памятью. А еще нельзя простить себе одиночество сына. Федотов даже заскрипел зубами – он представил состояние маленького мальчика, у которого одна жизнь поделилась на две. На жизнь с папой и на жизнь с мамой. «Я во всем виноват!» – сказал себе Федотов, и в это время самолет ухнул вниз. Олег прикрыл глаза. Он был спокоен. А состояние его очень напомнило сон про те самые облака и перины, которые снились ему в Синегорье.

– Ну вот, пошли на посадку, – произнес сосед и с громким хрустом сложил газету.

– Как? – Федотов открыл глаза. – Уже?

– Вам мало? Мы чуть не грохнулись. Я уж вам говорить не стал. Попали в сильнейший снегопад! Такого перелета я просто не помню. Жаль, что на подобных рейсах не принято аплодировать пилоту.

Пассажиры потянулись к выходу. Федотов вышел последним. Стюардесса была бледной.

– Всего хорошего, – попрощалась она, но даже не улыбнулась.

– Спасибо вам! – сказал Олег.

– Это не нам спасибо, это ей спасибо, – бортпроводница указала на фигуру, которая шла по летному полю.

– Кто это? – спросил Федотов.

– Командир нашего корабля. Инна Соломатина.

Федотов что-то выкрикнул и, как мог, быстро сбежал с трапа. Он стремительно зашагал по летному полю. Шел неловко, помогая себе тростью. Ему казалось, что ему не догнать ее, а если не догнать, то и не вернуть. Поэтому он отбросил трость и побежал. Наверное, со стороны он казался смешным и особенно неуклюжим, но ему было наплевать на это. Он должен был догнать Инну. Любой ценой.

Она была уже у конца поля, когда он окликнул ее. Она обернулась, капюшон форменной куртки упал с головы, и показались растрепанные пушистые волосы.

– Ты?! – воскликнула Соломатина первая. – Представляешь, мы сели! И все хорошо, и все живы! И я жива. Я так боялась!

– Как боялся я! Ты даже себе не представляешь!

– Чего боялся ты? – Соломатина вдруг уткнулась ему в грудь. – Ты же никогда ничего не боишься. Ты же такой… такой… я не знаю, какой ты, но ты не боишься ничего.

Федотов обнял ее и сказал:

– Я боюсь, что ты отморозишь себе уши. А зачем мне жена без ушей? Ну, сама посуди.