Эмма Скотт - Не оставляй меня

– Я устал, – сказал Джона, глядя в никуда, – и теперь я хочу немного отдохнуть.

– О, – Беверли сглотнула, – но мы только что приехали…

– Ему нужно отдохнуть, – сказал Генри, – он обнял жену за плечи, – брось, Беверли. И остальные. Давайте оставим его, пусть поспит. Мы можем приехать через несколько часов.

– Нет, – ответил Джона, – утром. Приходите утром.

– Утром? – рука Беверли поползла к вырезу кардигана.

– Мы оставим Джону на ночь, чтобы он дождался результатов здесь, – сказал доктор Моррисон, – исключительно в целях предосторожности.

Никто не пошевелился. Взгляды метались туда-сюда, пока доктор не прочистил горло и не сделал решительный жест в сторону двери. Мы все вышли, и я ждала, что Джона посмотрит на меня или позовет обратно. Но он этого не сделал.

В коридоре Флетчеры задавали вопросы. Отвечал Тео. Уточнял доктор Моррисон. Я стояла в оцепенелом молчании, прислушиваясь к скрипу резиновых подошв по линолеуму, когда мимо проходили медсестры. Машины запищали сигнализацией, и голос по внутренней связи вызвал врача.

– Кейси?

Я подпрыгнула. Они все уставились на меня. Улыбка Беверли превратилась в застывшую гримасу, а в глазах появилась паника.

– Ты останешься с Джоной на ночь?

– Конечно, – сказала я, чувствуя на себе взгляд Тео, – вообще-то, я должна пойти домой и собрать кое-какие вещи, чтобы остаться на ночь…

Глаза Тео цвета виски встретились с моими. В их умоляющем взгляде я услышала отголосок предыдущего разговора.

«Ты просто собираешься уйти…»

Я покачала головой, как будто он говорил вслух.

– Я собираюсь взять с собой некоторые вещи, потом я вернусь. Я… я…

Потом Беверли положила руку мне на плечо.

– Знаешь, Кейси, я бы с удовольствием выпила кофе. Ты присоединишься ко мне?

Я глубоко вздохнула и кивнула.

– Да, конечно. Конечно.

Она все еще держала меня за локоть, и мы спустились в кафетерий на первом этаже. Пространство, которое я обычно ассоциировала со школой, наполненное смехом, криками и громкими перекрестными помехами. Больничная столовая была малолюдной и тихой, как библиотека. Лишь несколько человек сидели за столиками и молча ели. Один или два пациента в инвалидных креслах сидели с медсестрами или членами семьи.

Беверли заняла маленький столик у окна, а я купила две чашки кофе. Мы долго сидели молча, не пили и смотрели, как маленькие черные птички прыгают по двору.

– Тебе тяжело здесь находиться, не так ли? – сказала Беверли через мгновение, – это тяжело для всех нас, но, в отличие от тебя, мы знаем Джону всю нашу жизнь. До появления вируса. До пересадки. Но вы познакомились с ним всего несколько месяцев назад. Когда он уже был болен.

Я молча кивнула.

– Но ты здесь, – сказала она. – По-моему, это очень необычно – начинать так близко к концу.

– Я… мне страшно, – я поставила чашку с кофе, прежде чем мои дрожащие руки пролили его, – я не думаю, что достаточно сильна.

– Могу я рассказать тебе одну историю, дорогая? – ее тон означал: я расскажу тебе историю, а ты будешь слушать. Но я не была против. Мне нужно было отвлечься. Мне нужны были чьи-то слова, чтобы вытеснить панический страх, который рикошетил вокруг моих мыслей, как молния.

– Когда родился Джона, я изменилась. Глубоко. Навсегда. Я думаю, что так бывает с каждой матерью, у которой рождается первый ребенок. Ты девять месяцев носишь в себе это маленькое существо, этого маленького незнакомца, пока, наконец, он не рождается, и ты видишь его лицо…

Она пристально смотрела за окно, на маленьких птичек, на мгновение двадцатишестилетней давности.

– Когда я впервые увидела лицо Джоны, мне показалось, что я снова вижу кого-то после долгого отсутствия. Не встреча, а воссоединение.

Она протянула руку и коротко похлопала меня по руке.

– Я, конечно, одинаково люблю обоих своих сыновей. Но они такие разные. Мы с Тео потратили всю нашу жизнь, чтобы узнать друг друга, и это не всегда было легко. Но с Джоной… мне не требовалось много усилий.

Брови Беверли сошлись на переносице, словно она пыталась вспомнить что-то забытое.

– Я и раньше знала Джону. Я знаю, что это так. Назови это реинкарнацией или как угодно. Я не религиозна и даже не особо духовна. Но я не могу не чувствовать, что Вселенная – это огромное пространство, а душа человека бесконечна, даже если тело временно, – она кивнула сама себе, теперь уже уверенная, – я знала Джону раньше и знаю, что увижу его снова. И это меня успокаивает. Не сильно, но немного.

Она повернулась ко мне.

– И ты, Кейси. Ты даешь мне утешение. Чувствую себя гораздо комфортнее последнее время. Лучше, чем когда-либо.

Я проглотила комок в горле, но не могла двигаться. Слова Беверли обвились вокруг меня и сжимали, пока я не услышала только ее голос и стук собственного сердца в груди.

– Я уверена, ты знаешь, что у Джоны были серьезные отношения в колледже, – сказала она.

– Одри.

– Да. Милая девушка, но серьезная. С четкой целью. Она была… уверена, какой хотела видеть свою жизнь, – губы Беверли сжались в тонкую линию, а голос стал жестче, – я злилась на нее, что она ушла от Джоны, когда он больше всего в ней нуждался. Очень сильно. Была в ярости. Но хочешь знать кое-что странное? На следующий день после того, как она улетела из страны, мы получили сообщение, что донор был найден. Разве это что-то не значит?

Я ничего не сказала. Во всяком случае, ответа не требовалось.

– Джона был в операционной, когда она уходила. Я пыталась придумать, как сообщить ему эту новость и утешить его. Я думала, что он будет в отчаянии. Он преданный. И все же, когда я думала об их совместном времяпрепровождении, я не могла припомнить ничего, что можно было бы квалифицировать как большую потерю. Ничего особенного за четыре года. Его глаза не горели, когда он смотрел на нее через наш обеденный стол. Его голос не менялся, когда он произносил ее имя. Он никогда не говорил о ней с… благоговением. Только факты: «Мы с Одри подумываем слетать в Кабо. Мы с Одри идем на открытие галереи. Мы с Одри ужинаем с друзьями…» Все время словно репортаж о происшествиях, – она посмотрела на меня, ее улыбка была полна робкой вины, – это мелочно и жестоко, но это правда.

– Я понимаю.

– Его сердце сейчас не в порядке, но в других отношениях он гораздо здоровее. Я всегда надеялась на это, когда он был с Одри, но никогда не замечала.

Я почувствовала, как сжимается моя грудь, предвкушая что-то, что мне нужно было услышать, что-то, что спасло бы меня от моей неуверенной храбрости.

– Джона всегда настаивает, чтобы мы не говорили о списках дел до… сама знаешь, – сказала Беверли, – «Мама, не надо придумывать для меня списки», но матери… у каждой из нас есть свой список для наших детей – надежды, которые мы возлагаем на них. Мечты и стремления. Мой список полон, и все то, чего Джона никогда не сделает или не испытает, тяжело давит на меня. Это настолько тяжело. Свадьба, собственные дети…