Александр Донских - Ручьём серебряным к Байкалу

– Серебро? В пыли и газе жило благородное серебро?

– Да, да! Ты верно сказала: благородное серебро! – вроде как гордился этим фактом Лев. – Само жило и участвовало в создании жизни.

– Но откуда оно там, бедняга, взялось, как затесалось в эту жуткую грязь с ядовитым газом?

– Жуткую? Ядовитым? У-у, ёмко ты, однако, выразилась! Слушай: когда образовывалась наша Солнечная система и ещё не было ни звезды нашей по имени Солнце, ни планеты нашей прекрасной Земли, другая звезда тем временем, уже старая, отживающая свой, правда, в несколько миллиардов лет, век, умирала: в ней выгорали остатки водорода и гелия, порождая при этом другие элементы, в том числе серебро, кислород, азот и так далее. А умирают, чтобы ты знала, многие звёзды так: раздуваются, вспучиваются до красных гигантов и – взрываются, всё уничтожая вокруг себя. Умирающие звёзды, к слову, называют суперновыми.

– Супер?

– Супер.

– Классно звучит. – Зачем-то уточнила: – Жизнерадостно. Хотя говорится о смерти.

– Хорошо подметила. Но природа и устроена так, что смерть порождает и даже поднимает новую жизнь. Ещё по Библии скажу тебе: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода . Так вот, после одного из подобных взрывов в сторону нашего нарождавшегося из жути и яда (подмигнул он Марии) Солнца и его протопланет полетело облако из чистого серебра, через миллионы лет оно сплелось с нашими облаками. Некоторые учёные, следует сказать, утверждают, что в том облаке находились и другие элементы, например, кислорода и азота, железа и никеля и даже золота. Но говорится среди учёных мужей также, что позже заплыли к нам ещё облака, однако уже от других выгоревших звёзд. Скорее всего так и было. Знаешь, в астрономии, как ни в какой другой науке, много спорных теорий и мнений, но нас с тобой интересует серебро. Вот таким образом оно появилось на Земле. Если хочешь, Маша, переиначивая твою фразу, скажу, что серебро – первое благородство Земли!

– Благородство? Круто! Краси-и-и-во!

– Представляешь себе: всё серебро Земли когда-то было звездой! И вокруг этой звезды кружились планеты, а на планетах жили, возможно, люди. К слову сказать, серебро живёт даже в нашем теле, например, в мозге.

– В мозге, в голове?! Оно – живое? Оно – думает?

– Если любое вещество является частью нашего организма, нашей сущности – значит, оно, полагаю, живое. А если находится в мозге, можно смело предположить, что участвует в мыслительной деятельности.

Мария хитреньким прищурцем заглянула в глаза Льва:

– И ты этим самым живым серебром звезды хочешь устремиться к Байкалу?

– Как судьбой было нашёптано в моё инженерно-поэтическое ухо на берегу Байкала, – печальной улыбкой усмехнулся он, неясно покачивая – от плеча к плечу, как отрицание, – головой.

– Можно сказать, хочешь звездой отсверкать?

– Да, моя прекрасная и благородная Мария, хочу звездой от сверкать. Наверное, так лучше было бы прожить и – уйти потом. Выгореть и уйти. Навсегда.

Помолчали, потрясённо взволнованные, как-то однородно – почти что одноцветно – разрумянившиеся.

Лев неожиданно продекламировал, но тихо, вполдыхания:

– Эти слова, Маша, из одной замечательной песни советских времён, и она мне нравится, очень нравится. В её словах и мелодии, чувствую, правды больше, чем в целой жизни многих и многих людей.

– Миг? Только миг?

– Не отчаивайся. Да, только миг, но миг – сейчас, потом – снова миг. За этим мигом – новый. И – дальше, и – дальше. Столько мигов счастья и добра, сколько отмерено каждому человеку судьбой и природой. Но – не мало, очень даже не мало. Знаешь, в песне, может быть, и говорится про один какой-то миг, но… но я, Маша, теперь так рядом с тобой чувствую жизнь: в мире всём – миллиарды миллиардов прекрасных мигов, порознь или вместе.

– Вспомнила, Лёвушка: я слышала эту песню, и слова немножко запомнились, а мотив, ну, просто в душу вошёл! Из «Земли Санникова» она, правильно?

– Знаешь?! Молодцом! Оттуда, оттуда! И фильм отличный. Что называется, на все времена. Люди искали необыкновенную землю и нашли её, несмотря ни на что.

Мария неожиданно запела, с трудом, но с блеском в глазах припоминая слова:

Призрачно всё в этом мире бушующем,

Есть только миг, за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим,

Именно он называется жизнь.

И Лев, потянувшись за ней по словам-ниточкам, повёл, знаток её, песню:

Вечный покой сердце вряд ли обрадует,

Вечный покой для седых пирамид…

62

И пели бы они дальше своими столь несхожими внешне – грудным тоненьким, как флейта, и хриплым баритонистым, как, возможно, саксофон, – но сплетёнными единым грустным нежным чувством голосами, однако – вновь взрывы уродливых, кажется, тоже под какой-то мотив, звуков с улицы, вернувшие Льва и Марию к настоящей жизни; оба вздрогнули, оборвали пение. Удивительно, но они успели за эти минутки жизни забыть, что кто-то там у ворот рвётся в их дом.

– Гх, забавляются, – едва раздвинул зубы, будто свело челюсть, Лев, с великой неохотой привставая, но усиленно зачем-то разминая пальцы рук. – Наверное, пьяные. Пугну-ка я этих гавриков из пушки.

Вынул из-под дивана всегда лежащий там на изготове револьвер, тяжёлым неохочим шагом направился к выходу. Мария, и всё ещё зачарованная словами песни, и напуганная сигналами с улицы, встрепенулась, когда он уже вышел:

– Не ходи, Лёвушка! Давай затаимся. Надоест – укатят. Так ведь уже бывало не раз, вспомни.

Он выглянул из-за двери, старался казаться спокойным и даже влёк губы к усмешке, однако Мария видела его разительно переменившееся лицо, – бледно испятнённое, даже несколько изрябренное натугами души:

– Но таких настырных, Мариюшка, ещё не бывало в наших краях. Нет, моя принцесса, придётся, однако, выйти и припугнуть. Не переживай. Я всего-то бабахну в воздух. Даже животные боятся оружия.

Они зачем-то, под влиянием какого-то вспыхнувшего единого для обоих безотчётного чувства глаза в глаза пристально, но коротко посмотрели друг на друга. Лев хотел, но не вышел через сенную дверь на улицу, задержался в дверном проёме и ещё раз взглянул на Марию: что-то особенное увиделось ему в её глазах, они сейчас не такие, как обычно. Какие же они? Они, несомненно, уже взрослые , они – женственные , они – женские , они – восхитительные . Но что-то ещё в них, что-то ещё такое народилось в их голубеньких глубинах за последние, наверное, минуты или секунды, миги , чего нет и не может быть ни у одной женщины мира сего!