Амелия Борн - (Не)полное зачатие (СИ)

— Коршунова дала мне ключ от квартиры Терлецкого. Сказала, что Дима… то есть, Дмитрий Анатольевич все еще любит ее и назначил ей там свидание. И что она конечно же, на него пойдет. Странно было бы, если бы жертва осознанно шла на изнасилование, неправда ли?

— И что сделали вы?

— Я отправилась в квартиру Дмитрия Анатольевича, открыла дверь ключом и увидела, как Коршунова сидит на столе, обвив Терлецкого ногами, и стонет. Никаких криков, никаких взываний о помощи.

— Между Терлецким и Коршуновой был половой акт?

— Не было. Это я рассмотрела точно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Что было потом?

— Потом я убежала.

— Почему?

— Потому что… — я замялась, не зная, как ответить на этот крайне неудобный вопрос. — Потому что я решила, что Коршунова мне не соврала, и Терлецкий действительно пригласил ее к себе на свидание.

Судья промолчала, а вот адвокат Аллы — нет. Еще бы! Надо же было как-то отрабатывать наверняка большой гонорар.

— Вы сказали, что точно рассмотрели, что полового акта между сторонами не было. Это объяснимо, ведь, заслышав, что входная дверь открывается, Терлецкий мог просто испугаться. Опишите этот момент подробнее, пожалуйста.

— По-вашему, Дмитрий Анатольевич испугался и отпрянул, а Алла так и продолжала стонать и тереться об него своими прелестями? Мне нечего присовокупить к уже сказанному, но я могу повторить для вас. Коршунова обвила ногами Терлецкого, стонала и извивалась. Даже если бы половой акт имел место быть, чего я, как уже сказала выше, не видела, Коршунова, по моим наблюдениям, получала от процесса огромное удовольствие.

— Хорошо, больше вопросов у меня нет.

— Беляшкина, вы можете занять свое место в зале суда.

Я растерянно заморгала, не зная, что мне делать. Все ли сказала так, как нужно? Не натворила ли дел? Арсений кивнул мне, давая понять, что все в порядке, и я, выдохнув заняла одну из свободных скамей в зале.

Я смотрел на то, как Оксана дает показания и испытывал целый сонм разнообразных эмоций. Какое-то время назад (кажется, целую пропасть) я считал, что для жизни и семьи достаточно женщины, которая будет рядом, словно какой-то аксессуар. Безмозглой пустышки, вроде Аллы, которая механически нарожает мне детей и с которой не стыдно выйти в люди. И от тех своих, прежних, мыслей мне теперь было невыносимо тошно.

Потому что сейчас я понимал, что куда важнее, когда рядом человек, который в тебя верит. Который поддерживает, разделяя любую беду. Оксана говорила твердо, уверенно и даже если бы мне никто, кроме нее, больше не верил — этого было бы достаточно. Ее вера была больше, чем я вообще заслуживал.

Оглядев зал после выступления Беляшкиной, судья стукнула молотком и провозгласила:

— Суду требуется время для изучения некоторых материалов дела. Слушание переносится на завтра, на двенадцать дня.

Встав из-за скамьи, я подошел к Оксане и, взяв ее за руку, крепко сжал ладонь.

— Спасибо, — это все, что удалось сейчас сказать. Хотя всего того, что обуревало меня изнутри, невозможно было выразить даже в миллионе слов.

На выходе из зала заседания меня ждал сюрприз. Моя мать собственной персоной.

— Димочка! — она вцепилась в мой рукав и я холодно посмотрел на нее с вопросом в глазах.

— Мне так стыдно! — всхлипнула мать. — Но ведь прежде ты так легко менял девушек…

— Ты пришла сюда зачем? — спросил я ледяным тоном. — Оскорблять меня?

— Нет! — она вытерла слезы с покрасневших глаз. — Я хотела извиниться, но ты не брал трубку…

— Я был недоступен для людей, которые меня обвиняют.

— Дима, — вмешалась мягко Оксана и просяще пожала мою руку.

От ее голоса и прикосновения волна обиды на мать схлынула, оставив внутри только усталость.

— Будем считать, что я тебя простил, — сказал я матери ровным тоном и направился к лестнице.

Оксана вдруг отпустила мою руку и я обнаружил, что рядом находится только мама. Все остальные отстали, оставив нас наедине друг с другом.

— Сыночек, — только и сказала она и вдруг, закрыв ладонями лицо, расплакалась. Этого я выдержать уже не мог. Прижал к себе хрупкую фигуру матери и успокаивающе погладил ее по спине.

— Все хорошо, — сказал я сдавленно. — Я больше не сержусь.

— Я когда услышала, в чем тебя обвиняют… — мать сбивчиво заговорила, прерываясь лишь на вдох. — Так сразу поняла, что врет эта Аллка! Не мог ты такого сделать!

— И не делал, — сказал я. — Мой адвокат это обязательно докажет.

— Дай бог, — пробормотала мама, отстраняясь и я стер пальцами следы слез с ее щек.

— Поехали домой, — предложил с улыбкой. — Бабушка Оксаны печет потрясающие пирожки.

— Я знаю, — улыбнулась мама и мы, переглянувшись, рассмеялись чему-то, понятному только нам двоим.

— Сегодня будет неожиданный свидетель, — шепнул мне Арсений, когда мы заняли свои места в зале суда на следующий день.

— Кто? — нахмурился я.

— Увидишь, — мимолетно улыбнулся адвокат и мы замолчали, потому что в этот момент объявили:

— Всем встать, суд идет!

Снова заняв свои места, мы с Арсением переглянулись. От понятного отчаяния, вчера адвокат Аллы уже вызывал на свидетельское место всех встречных и поперечных ее знакомых. И результат был явно не тот, которого они ожидали.

«Терлецкий против Коршунихи» — огласили СМИ это дело, где Алла подала иск против меня, а я — против нее. И заодно — против Конева. Позволить этому гаду отделаться так просто я не собирался.

И пусть у нас на него ничего особо не было, но репутацию это дело ему подпортит однозначно. Пусть контракт Рихтера не достанется ни одному из нас!

Впрочем, меня сегодня ждал сюрприз, как то и обещал адвокат. Первым на свидетельское место был вызван именно герр Рихтер!

— Расскажите, пожалуйста, о контракте, который вы хотели предложить моему подзащитному, — начал Арсений.

— Этот контракт на поставку спортивного инвентаря для сети фитнес-клубов.

— О какой сумме конкретно идет речь?

— Несколько десятков миллионов.

— Рублей?

— Евро.

— То есть сумма, за которую стоит побороться?

— Полагаю, да.

— У вас было несколько вариантов того, с кем подписать контракт?

— Да. Два.

— Это Терлецкий и?

— Конев.

— Знал ли господин Конев до все этих событий о том, что вы отдаете предпочтение его конкуренту?

— Протестую! — ржанул Конев со своего места.

— Отклоняется! — отреагировала судья. — Продолжайте.

— Знал, — сказал Рихтер. — Я звонил ему, чтобы сообщить об отказе.

Интересные дела. Я кинул взгляд на Конева, лицо которого пошло пятнами. А крепко сжатые челюсти стали и впрямь похожи на лошадиные.