Кристина Лорен - Дважды в жизни (ЛП)

Бабушка услышала от Алана Кросса, работающего на почте, что как-то утром Билла нашли мертвым у автобусной остановки. Бабушка проявляла свои эмоции редкими мелкими вспышками. Тогда, после слов Алана, она повернулась к окну и спросила:

— И кто теперь будет любить мой персиковый пирог так же, как он?

Но Лютер — не Билл. Лютер яркий, живой и совсем рядом. Он работал, у него была семья, он путешествовал. Я не знала никого, кто выглядел бы здоровее Лютера и… при этом умирал.

Я молчала слишком долго, потому что услышала, как Сэм сглотнул.

— Прости, но мне нужно было с кем-то поделиться.

— Конечно, — выпалила я.

— Он мне не родной по крови. Думаю, ты поняла это, потому что я белый, а он – темнокожий. Он второй муж Роберты. Они вдвоем меня вырастили, — сказал Сэм и убрал руки за голову. – Он и Роберта.

— Может, спросишь у него? – поинтересовалась я. – Болен ли он?

— Он ответит то, что посчитает нужным.

Ох, этот разговор был нереальным. Но я поняла, что Сэм не переживал из-за того, что обсуждал это с посторонним. Может, с незнакомым человеком проще говорить на такие темы.

Больше слов рвалось с языка.

— И ты останешься с Робертой? Если…

Сэм глубоко вдохнул, и я зажмурилась, желая забрать слова обратно и проглотить их.

— Прости, — выпалила я. – Это не мое дело.

— Как и то, что Лютер болен, но я все равно рассказал, — пока я обдумывала его слова, он подвинулся ближе и почесал ухо. – Но есть только я, Лютер и Роберта, да.

Я кивнула в темноте.

— А история такова, — продолжил Сэм. – Девушка из Украины по имени Даня Сирко приехала в Штаты и оказалась в Нью-Йорке, — Сэм сделал паузу и, когда я на него посмотрела, я увидела его кривую улыбку, адресованную небу. – Даня стала няней для трех детей Майкла и Эллисон Брэндисов в Манхэттене.

Я чувствовала, что он повернулся ко мне и ждал.

— Окей…?

Сэм заметно замешкался.

— Даня была очень красивой, а Майкл – не самым верным мужем.

И тут я поняла.

— О, твоя мама – Даня, а не Эллисон? Майкл – твой папа?

— Ага. Он – сын Роберты. Пасынок Лютера, — он рассмеялся. – Я был маленькой постыдной тайной, пока маму стараниями Майкла не прогнали. Мне было два, и он не хотел иметь ко мне никакого отношения, но Даня мечтала, чтобы я вырос здесь. Лютер и Роберта забрали меня, хотя должны были отдыхать на пенсии.

Мой желудок сжался. Он описывал историю своей семьи, будто какой-то слезливый сериал, а я не могла обсуждать свою. Это было несправедливо.

— Мне жаль.

Он негромко рассмеялся.

— Не стоит.

— Ты знаешь, о чем я.

— Да. Но я думаю, что с Лютером и Робертой было намного лучше, чем могло бы быть с Майклом.

— И… ты не знаешь своего папу?

— Нет, — Сэм выдохнул и улыбнулся мне. Он на пару мгновений окутал нас уверенностью. – А что насчет тебя?

Сердце билось о грудную клетку, строгое лицо бабушки вспыхнуло перед глазами. В такие моменты я всегда отлично играла свою роль: «Мой папа умер, когда я была маленькой. Меня растили бабушка и мама».

Но я всю жизнь провела с правдой, которую не имела права рассказывать. А Сэм поделился со мной историей своей жизни, и я не хотела снова врать.

— Меня?

Сэм легко толкнул по моему колену своим, отправляя разряд тока по коже. Даже когда он не касался меня, невозможно было не ощущать его близость.

— Тебя.

— Я провела в Герневилле почти всю жизнь, — правда билась о ребра. – Это очень маленький город в Северной Калифорнии. Я перееду в колледж Сономы, это недалеко, — я пожала плечами, озвучив немного правды. – Меня растили мама и бабушка.

— Тоже без папы?

Я сглотнула. Простая и знакомая ложь срывалась с кончика языка, но сейчас я под небом Лондона, в тысяче миль от дома, и вспышка мятежа пронеслась по моим венам. Для бабушки и мамы это всегда было серьезным делом, но почему я все еще защищала их историю.

— Он… отдалился.

— Как именно?

Пока лежала рядом с незнакомцем на влажном газоне, я поняла одну странную вещь, что никогда об этом не говорила. Я не обсуждала эту тему, потому что понимала, что нельзя. И потому что в этом не было необходимости: единственный человек в моей жизни, кто знал об этом – моя лучшая подруга Шарли – и она наблюдала за разворачивающейся нечастыми и незначительными событиями драмой в реальности. Мне не нужно было объединять все в одну историю. Так почему вдруг захотелось?

— Родители развелись, когда мне было восемь, — сказала я ему. – И мама увезла меня в свой родной город Герневилль.

— Откуда?

Я посмотрела на край живой изгороди и не знала, было ли дело в этом саду или в самом Сэме, но решила: плевать. Мне восемнадцать, и это моя жизнь. Что могло быть еще хуже?

— Из Лос-Анджелеса, — ответила я.

Я взглянула на отель, словно ожидала, что бабушка выбежит к нам, потрясая кулаками.

Сэм тихо присвистнул, словно это что-то означало. Может, так и было. Для фермера из Вермонта Лос-Анджелес казался чем-то невероятным.

Я мало что помнила о жизни в городе: туман по утрам, горячий песок под босыми ногами. Розовый потолок, что тянулся высоко надо мной. Со временем я начала думать, что помнила Лос-Анджелес, как мама помнила роды: только хорошее, а не боль.

Тишина снова окутала нас, и в ней я ощущала, как утихает адреналин. Я ощутила сильнее контраст холода за спиной и жара сбоку. Я поделилась кусочком своей истории, и небо не разверзлось, огонь оттуда не рванул. Бабушка не вышла из-за дерева, собираясь увезти меня обратно в Калифорнию.

— Родители развелись, мама вернулась в Герневилль. А теперь ты собралась в Соному? Я рассказал тебе о неверности отца и ребенке их тайной любви. Я разочарован, Тейт, — поддразнил он. – Ничего постыдного.

— Это не все, но…

— Но…?

— Я тебя не знаю.

Сэм повернулся на бок, лицом ко мне.

— Поэтому даже лучше, — он указал на свою грудь. – Я никто. В Вермонте я не стану рассказывать всем подряд о тайнах красивой девушки.

Мои мысли забуксовали на слове «красивой».

Я разрывалась, пальцы тянули нитку на подоле потрепанного свитера, но меня отвлек Сэм, потянувшийся убрать травинку из моих волос. Кончик его пальца задел мое ухо. Жар вспыхнул на месте контакта, растекся по щеке, обжигая шею. Он видел мой румянец в темноте?

Он выждал одну… две… три секунды, а потом повернулся на бок.

— Думаю, поэтому я и рассказал о Лютере. Я не могу обсуждать это дома. Они с Робертой — основа нашего мира, и хоть Роберта независима, я не знаю, как она будет жить без него. Если Лютер болен, то, скорее всего, именно поэтому никому не рассказал. Как я и говорил, мне нужно было поделиться, — он потер подбородок и добавил. – В этом есть смысл? Когда произносишь вслух, все становится реальным, и я могу начать как-то с этим разбираться.