Татьяна Воронцова - Тени утренней росы [litres]

– А ты дома, ирландец?

– Я – да. В гораздо большей степени, чем ты думаешь.

Нейл снял очки. Я видела, как скрестились их взгляды.

А потом случилось нечто странное. Воздух передо мной задрожал, как потревоженная поверхность воды. В листве зашелестел ветер. Какой еще ветер, когда с утра на море полный штиль? Сразу вспомнились русские сказки: потемнело в чистом поле… Судя по всему, теперь следует ожидать появления дракона.

Дрожа и потея, я встревоженно озиралась по сторонам, не в силах понять, что происходит с природой, погодой и (или) со мной. Впечатление такое, будто я внезапно опьянела. Или приняла психоделик. Это внезапное смещение фокуса позволило мне проникнуть в суть явления, которое имело место в нескольких шагах от меня. Чужим, не своим, и даже, пожалуй, не человеческим зрением я увидела Нейла и Тома такими, какими они были в действительности. В какой именно действительности? Не могу знать.

Итак, я стояла там, отчаянно цепляясь разумом за хрупкую грань презренной, но такой привычной реальности, и, продолжая соскальзывать в пустоту и безвременье, отрешенно следила за тем, как существо по имени Нейл нашептывает что-то существу по имени Том, а из глаз его истекает холодное пламя. Чистейшее хризолитовое свечение, омывающее голову американца, наполняющее его череп, как сосуд. Пойманный на крючок этого развоплощающего взгляда, Том как-то разом ослаб и обмяк. Остальные двое выглядели замороженными или спящими стоя. Ни звука. Ни движения.

Раз – меня будто выдернули за волосы из кошмарного сна. Я зажмурилась, открыла глаза и увидела картину такой, какой видели ее все присутствующие. Безо всяких чудес. Я с ума схожу, что ли, за компанию с этим иллюзионистом?

Пока я находилась в этом своем спонтанном трипе, здесь – в физической реальности – успели произойти кое-какие события. Наше положение изменилось. Что именно сказал или сделал Нейл, оставалось загадкой, во всяком случае для меня, тем не менее я отчетливо сознавала две вещи: ни его, ни меня уже никто не держит – это раз; мы можем уйти в любое время – это два.

Они же просто стояли и разговаривали… Что за СЛОВА остановили американцев? Увы, этих слов я не слышала. И вряд ли кто-нибудь повторит их специально для меня.

Окончательно опомнившись, я увидела прямо перед собой лицо Нейла. Он обнял меня и поцеловал в висок.

– Все позади, Элена.

Губы его были холодными. Холодными были и руки.

Один за другим его поклонники исчезали из поля зрения.

– Эй, ирландец, – донеслось из-за куста. – Ведь мы еще встретимся, правда?

– Я и ты? – уточнил, не оборачиваясь, Нейл. – Или эти двое тоже?

– Я и ты.

– Обязательно.

– Где и когда?

Нейл помолчал, продолжая поглаживать меня по голове.

– Я найду тебя, Том.

Нервы мои не выдержали, и я разразилась истерическими рыданиями.

Нейл усадил меня в машину, дошел до таверны и вернулся с бутылкой минеральной воды.

– Прости, Элена. Я не думал, что так получится. Американцы не любят слышать «нет».

– У тебя был нож, – сказала я, снедаемая стыдом и злобой.

– И ты хотела, чтобы я им воспользовался?

Я уставилась на него сквозь застилающие глаза слезы.

Немного бледен, немного взвинчен. Кончики волос слиплись от пота, уже испарившегося. Значит, и его в какой-то момент бросило в жар. Впрочем, когда на улице плюс тридцать… Зато добился, чего хотел.

О, ты удивишься.

Что правда, то правда.

– Господи, ну почему все так? Ведь я приехала отдыхать, а тут сплошные стрессы!

Так я восклицала, бегая взад-вперед по террасе и потрясая сжатыми кулаками.

Солнце шло на закат. На столе стояла открытая бутылка красного вина, под столом еще одна, опустевшая. Я металась по террасе в джинсах и в майке, босиком, изредка останавливаясь, чтобы сделать глоток из бокала и стряхнуть пепел с сигареты. Нейл сидел на перилах и прикладывал лед к синякам на предплечье.

– Какие стрессы? О чем ты?

– Да о сегодняшнем, разумеется!

– По-твоему, это стресс? – Он отвлекся от своих синяков и посмотрел на меня долгим взглядом. Пожал плечами (о, этот излюбленный жест!..) – Я считаю, что со мной-то не случилось ничего особенного. А что с тобой?

Рефлекторным движением я поднесла руку к сердцу, как театральная актриса. Опомнилась и засунула руки в карманы.

– Ты еще спрашиваешь. Я волновалась, если хочешь знать. Их было трое, а ты один.

Он осмотрел свои пальцы, мокрые от тающего льда. Вода стекала с них прямо на дощатый пол террасы. Наверное, пакет оказался надорванным.

– У нас есть еще лед?

Я принесла из холодильника еще один целлофановый пакет, наполненный кубиками льда.

– Волноваться не стоило. Что они могли сделать? Всего лишь туристы… Сама подумай, Элена. Это же смешно.

– Если не ошибаюсь, сейчас тебе больно, а не смешно.

Прислонившись спиной к опорному столбу, Нейл поставил на перила ногу, согнутую в колене, а на колено пристроил кисть руки. Осторожно ощупал больное место.

– Томас Эдвард Лоуренс, знаменитый английский разведчик в Аравии времен Первой мировой войны, писал о себе: «С мальчишеского возраста меня мучил тайный страх перед испытанием болью. Не излечился ли я теперь?» Благодаря этому человеку карта мира стала такой, какой мы видим ее сегодня. Но излечился он или нет, никто так и не узнал.

– Тебя тоже мучили подобные страхи? – спросила я, подходя к нему с бокалом вина.

– Раньше. – Он помедлил, прислушиваясь к собственным мыслям. – Но не сейчас.

Через несколько дней мы вернулись к этому эпизоду, и я спросила:

– Что ты имел в виду, когда сказал Тому, что найдешь его?

Нейл нахмурился, разглядывая незаконченный рисунок. Он пробовал изобразить меня в виде Елены Троянской.

– Я так сказал? В самом деле?

Но я видела, что это притворство.

– Забудь об этом, – посоветовал Нейл.

– И рада бы, да не могу. Подобные ситуации удручают меня своей примитивностью. Мне кажется, с человеком после шестнадцати такое случаться не должно.

– Ну да… – нехотя признал он. – Они примитивны. В той же степени, в какой примитивен сам человек. Ты задумывалась о том, что в человеке в общем-то довольно много от животного? Он ест как животное, испражняется как животное, ну и наконец, грызется и кусается как животное. Из-за чего? Из-за самки, из-за территории, из-за лучшего куска, но главным образом из-за собственного «эго». В человеческой стае это называется «статус». Борьба за статус. Этот подзаголовок вмещает столько всего, что перечислять нет смысла.

Он принялся яростно штриховать складки моей туники.

– Наш приятель Том – просто самодовольный болван. Он не хорош и не плох. Он обычный человек. У себя в Алабаме или Нью-Мексико он, скорее всего, и мухи не обидит. Не удивлюсь, если ко всему прочему он еще и стопроцентный гетеросексуал. А здесь… здесь ему захотелось сбросить на время груз своей прежней личности и примерить костюмчик отвязного гея, которого не шокирует никакой экстрим. Впрочем, я могу ошибаться. Может, они с дружками просто решили меня припугнуть. В воспитательных целях. Чтобы я не шлялся по пляжу, изображая из себя иллюстрацию к трактату Крафт-Эбинга [32] Рихард фон Крафт-Эбинг – немецкий психиатр и психоневролог (1840–1902), автор книги «Половая психопатия», которая представляет собой классический труд по сексуальной психопатологии, первое систематическое изложение ее основ. и смущая умы отдыхающих.