Симона Элькелес - Беги от любви

За стойкой в приемной Бренда – худенькая блондинка с ярко-красной помадой на губах. За все эти годы я много раз приходил сюда, и она сразу узнает меня – сынок босса, хулиган. Да, черт возьми, и пусть, так мне и надо. Из-за этого остальные работники сторонятся меня как чумы, но сейчас именно это мне и нужно.

Не успеваю я подойти к стойке, а Бренда уже что-то шепчет в телефон.

Успокойся, Вик. У тебя получится.

– Мне нужно увидеться с отцом, – стараясь скрыть дрожь во всем теле, говорю я, хотя это и так понятно.

В ее взгляде притворное разочарование.

– Извините, Виктор. У него встреча, он просил не беспокоить.

– Это срочно, – настаиваю я. – Пожалуйста. Скажите ему, что у меня срочное дело.

Бренда снова берется за телефон.

– Он говорит, что срочно, – шепчет она, а потом прикрывает трубку рукой: – Он спрашивает, что именно случилось. Просит сказать конкретно.

– Я не могу.

Она вешает трубку:

– Он сказал, что поговорит с вами дома, когда…

Она не успевает закончить фразу, потому что я бросаюсь через приемную и дальше, мимо охранника, не обращая внимания на крики, раздающиеся у меня за спиной. Без стука я вхожу в огромный угловой кабинет. За столом четверо мужчин, все в костюмах с иголочки. Увидев меня, mi papa хмурит брови.

– Извините, – говорит он мужчинам. – Я сейчас.

Он не говорит, что я его сын, но мне плевать. Следом за ним я выхожу из кабинета в коридор. Отец взбешен, он недовольно смотрит на меня.

– Ты… ты… мне нужен, – говорю я с отчаянием в голосе.

Папа вздыхает:

– Что на этот раз?

Меня как будто прорывает:

– Это из-за Трея. Шла тренировка, мы выполняли упражнения, и произошло нечто ужасное. Papá, помоги мне. Я не знаю, что делать.

Он смотрит на меня взглядом человека, раздраженного и потревоженного из-за ерунды.

– Виктор, у меня встреча. Меня не удивляет, что ты совершил что-то ужасное. Я уже устал вытаскивать тебя из неприятностей. Выпутывайся сам, ты мешаешь мне работать. Впрочем, ты понятия не имеешь, что такое работать, ведь ты умеешь только все портить. Что бы ты там ни натворил, будь мужчиной и разберись со всем сам.

– С этим я сам не разберусь.

Папа закатывает глаза:

– Тогда ты ничтожество.

Я смотрю папе в спину, пока он идет к кабинету и захлопывает дверь прямо передо мной. Вот он, пинок реальности, и я не в силах с этим справиться. Мне надо скрыться, сделать вид, что меня не существует.

Я бегу в автомастерскую Энрике. Айза вслед за мной проходит в квартиру.

– Можно, я здесь какое-то время перекантуюсь? – опустившись на диван и закрыв лицо руками, спрашиваю я.

– Конечно. А что случилось? – спрашивает она.

– Не хочу об этом говорить, – отвечаю я. – Не могу об этом говорить.

– Оставить тебя в покое?

Я киваю. Когда она уходит, я набираюсь смелости и звоню Монике. Слышны гудки, пульс у меня учащается.

– Алло… – отвечает она слабым голосом.

– Это Вик, – говорю я. – Как Трей?

Слышны другие голоса. По тому, как приглушенно они звучат, я понимаю, что телефон кому-то передают.

– Вик, скажи мне, где ты, – раздается голос Джета. Кажется, он плачет. – Тебя все ищут.

– Со мной все в порядке. Скажи, чтобы не искали. Как Трей?

– Скажи мне, где ты.

– Не скажу. Как Трей?

Долгая пауза.

– Его больше нет, – наконец говорит он. – Я сожалею.

Я не думал, что в моем сознании может стать еще темнее, но произошло именно это. Мой лучший друг мертв. И все из-за меня.

НОВОСТЬ О СМЕРТИ ТРЕЯ распространяется по нашему городку со скоростью лесного пожара.

Вчера вечером, когда я вернулась из больницы, мой телефон просто разрывался от звонков и сообщений. В основном все спрашивали, как я, или говорили, что школьный совет решил отложить бал выпускников и футбольный матч. В конце концов я выключила мобильник и закинула его в другой конец комнаты. Теперь уже почти полдень, а я так и не включила телефон.

Не хочу ни с кем говорить. Не хочу никого видеть. Пусть перестанут напоминать мне, что Трея больше нет. Может быть, если об этом прекратят говорить, станет ясно, что произошла очень большая ошибка. Где-то глубоко внутри я хочу в это верить, но в то же время я знаю, что Трея не вернешь.

Мой взгляд падает на новое голубое платье, которое, все еще с ценником, висит на вешалке. В прошлом году к балу выпускников мы объединились с Виком и Кэссиди. Нам даже удалось вытащить Вика на танцпол. Все было классно до тех пор, пока Кэссиди не напилась и не заблевала Вику машину. Где Вик, там был и Трей, где Трей, там был и Вик. Вместе мы потрясающе проводили время. Теперь осталась только память.

В комнату заглядывает мама – она проверяет меня каждые пару часов.

– Как ты тут, малыш? – спрашивает она.

Лежа на кровати, я невидящим взглядом уставилась в окно. Глаза открыты, но в голове кавардак.

– Не знаю.

– Хочешь, поговорим?

– Нет.

От разговоров все становится реальнее. А сейчас мне с реальностью не справиться. Даже не знаю, нужно ли рассказывать о том, что мы расстались. Мне кажется, этим я запятнаю память о Трее.

– А поговорить со специалистом не хочешь?

Мое сердце бьется сильнее. Помню, Виктор рассказывал, как школьный психолог вызвала его к себе в кабинет и попыталась вывести на разговор о том, почему Вик все время злится. Он отказался, но она вызывала его еще четыре раза и только потом сдалась.

– Нет. Мам, пожалуйста, не заставляй меня этого делать.

– Хорошо. Не буду настаивать, не хочу давить на тебя. Просто скажи, если передумаешь.

Она входит в комнату и останавливается у кровати, у меня в ногах. Темно-карие глаза и черные волосы, длинные и прямые – мы совсем не похожи: у меня зеленые глаза и непослушные кудри, которые я унаследовала по папиной линии.

– Моника, спустись и поешь чего-нибудь. Твоему организму вредно голодать, особенно в твоем состоянии. Надо все-таки встать с постели и подвигаться, а то одеревенеешь вся.

– Я знаю. Обязательно приду вниз, когда смогу.

Такое ощущение, что колени уже забыли, как сгибаться, но мне все равно. Боль и ломота блекнут в сравнении с душевными страданиями.

– Со временем станет легче, – спокойно и тихо говорит мама.

Когда она уходит, меня охватывает паника. А вдруг мама или папа начнут задавать мне вопросы, на которые я не хочу отвечать? Ведь о том, что происходило в последние недели между Треем и мной, никто не знает. Он заставил меня пообещать, что я унесу его тайну о таблетках в могилу. Доказать ему свою преданность я смогу, только обманув всех остальных.

Трей говорил, что таблетки ему необходимы. Наверное, где-то в глубине души я посочувствовала ему из-за таблеток, которые принимаю сама, когда боли усиливаются и хочется их облегчить. Я сажусь, и кости тут же дают о себе знать, напоминая мне о том, что утром я не приняла лекарство.