Эбигейл Джонсон - Каждый второй уик-энд

– Джолин.

– Как в песне Долли Партон? [4] «Джолин» – кантри-песня, ее автор и исполнитель – Долли Партон. Была выпущена в октябре 1973 года. Интересно, ее назвали в честь… о нет. Скорее всего, нет. Там она вроде как разрушительница домашнего очага. Хотя сама песенка очень милая.

– Она красивая, – сказал я, впервые осознав, что это правда. Ну, по крайней мере, объективно, если не думать об остальном. – У нее замечательная улыбка с щербинкой между передними зубами и извращенное чувство юмора, но мне это даже нравится. – Я поймал себя на том, что рассказываю маме о Джолин – во всяком случае, то, что знаю о ней сам, – старательно опуская детали, которые не могли бы никак исказить картину, которую я рисовал. Когда я закончил, даже мне стало ясно, как бы я втрескался в эту девчонку, если бы все пошло немного по-другому.

– А что я тебе говорила? – сказала мама. – Я знала, что тебе непременно кто-нибудь понравится. Когда ты снова увидишь ее?

– Хм. Не знаю. Мы ведь только познакомились.

– О, конечно, но это просто замечательно, понимаешь? Джереми не хочет говорить со мной о девушках, и… в общем, это очень мило с твоей стороны.

Грег часто говорил с ней о таких вещах. Я почувствовал, как давняя, но неугасающая грусть вспыхнула с новой силой, когда мамин голос загустел от подступивших слез. Я пытался сохранить ровный тон.

– Обещаю, что буду и впредь рассказывать тебе о ней. Я постараюсь увидеть ее снова сегодня.

– Может, тебе удастся ее сфотографировать? – сказала мама и добавила: – Ей даже необязательно знать, что ты ее снимаешь.

– Мам, это называется скрытым преследованием, что большинству девушек не нравится.

– Ты опять меня дразнишь, да?

– Да, но все равно не буду тайком фотографировать, даже ради тебя.

– Мой смешной мальчик. Ты заставляешь меня еще больше скучать по тебе.

– Больше, чем по Джереми. Так себе любезность.

– Я скучаю по вам обоим.

Я закатил глаза, но телефон сводил эффект на нет.

– Ну да. Он тебе хотя бы позвонил?

– Позвонит. Он, наверное, еще спит.

– Это легко исправить. – Я опустил трубку и издалека услышал, как мама просит не будить брата, в то время как я направился в соседнюю комнату, чтобы сделать именно это.

Бугор под одеялом на диване подсказывал, что папа еще спит. Оказавшись в другой, полутемной комнате, я, уже не церемонясь, толкнул своего паршивого братца.

– Вставай и поговори с мамой. – Я не стал обзывать его вслух, потому что мама могла услышать.

– Адам, что за… – пробурчал не-Джереми. Отец заморгал спросонья. – Что с мамой? – Он оказался шустрее меня и схватил телефон, прежде чем я успел исправить свою оплошность. – Сара? С тобой все в порядке?

А потом мне пришлось выслушивать приглушенные мамины объяснения, что я должен был дать трубку Джереми. Мне стало еще более неловко, когда отец объяснил, что после того, как я лег спать, они с Джереми решили поменяться местами. Проблема была не в самом разговоре, а в том, что мои родители общались как чужие и это причиняло боль. Папа с его хриплым сонным голосом, который он все пытался замаскировать, мама с ее болезненной чрезмерной вежливостью. Они не производили впечатления людей, женатых уже двадцать лет. Имеющих общих детей. Натянутые фразы «как дела?» , которыми они обменялись перед тем, как повесить трубку, заставили меня страдать еще больше.

– Извини, – сказал я, когда папа вернул мне телефон.

– Может, в следующий раз перенесешь побудку на более поздний час?

– Я думал, тут Джереми.

– Он вызвался лечь на диване.

– Я понял. – На этом я закончил самый долгий разговор, состоявшийся у нас с отцом за последние недели. Я вышел из комнаты, предоставив ему самому решать – встать, или снова заснуть, или еще что. Когда я возвращался к себе через гостиную-прихожую, Джереми уже сидел на диване и почесывался.

– Что это было?

– Все из-за того, что ты – осел, – сказал я. – Позвони маме.

Звонок в дверь раздался в самое неподходящее время. Я просматривала материал, отснятый вчера на балконе, пытаясь решить, считать ли плохое освещение крутой стилистической особенностью или я все-таки испортила фильм. Я уже собиралась нажать «паузу» на своем ноутбуке, но тут пошли кадры последних нескольких секунд – те самые, когда Адам подглядывал за мной со своего балкона. Угасающий солнечный свет освещал только половину его лица, делая заметной легкую складку между бровями, которая выдавала скорее любопытство, чем недовольство.

И я решила, что освещение просто идеальное.

Вздохнув, я пошла открывать, рассудив, что для доставки заказанной мной китайской еды рановато, если только разносчики не передвигаются на машине времени. Я и не ожидала, что прибудет мой обед, но, когда открыла дверь, не меньшее удивление, чем путешествующие во времени курьеры, вызвал у меня тот, кто стоял на пороге.

– Пришел покурить, что ли? – спросила я.

Адам покраснел, и если накануне вечером я находила милым румянец, разливавшийся по его шее и лицу, теперь он не казался мне таким уж привлекательным.

– Я хочу попросить тебя об одной услуге.

Я прислонилась плечом к дверному косяку.

– Еще чего. Ты вчера понес такую чушь, что я не намерена помогать тебе.

– За тобой должок, – сказал он, и румянец расползся до ушей. – За сигарету.

– Неверный ход. Попробуй еще раз. Никто не заставлял тебя прыгать на мой балкон и брать у меня сигарету. И я точно не принуждала тебя курить.

– Серьезно?

– Серьезно. Чего ты хочешь? – Любопытство взяло верх над желанием изображать самодовольное превосходство. Губы Адама вытянулись в тонкую линию, и мой интерес возрос. Похоже, его совсем не радовало то, о чем он хотел меня попросить.

– Мне нужно тебя сфотографировать.

Мои брови взлетели вверх.

– Прошу прощения?

Адам смотрел куда угодно, только не на меня.

– И в каком же виде?

– Обычная фотка.

– Зачем?

Я не думала, что можно покраснеть еще сильнее, но у него получилось.

– Это для моей мамы.

– Даже не знаю, как это понимать, но в любом случае оставь эту идею. – Я попыталась закрыть дверь, но Адам придержал ее ногой.

– Послушай, я вовсе не пытаюсь тебя преследовать…

– Но именно этим и занимаешься, так что отпусти мою дверь.

– Я не останусь в долгу. Выкурю столько сигарет, сколько захочешь, да что угодно.

Наша борьба за дверь прекратилась. Похоже, он настроен серьезно. Его карие глаза впились в меня, и, хотя при желании я могла бы рывком закрыть дверь, по всему было видно, что он в отчаянии и ему позарез нужна моя фотография. Я почувствовала, как покалывает кожу.

– Хорошо, слушаю.

– Да?

Когда я кивнула, он отпустил дверь. Какая доверчивость. Меня так и подмывало в назидание захлопнуть ее перед его носом. Но я этого не сделала. В конце концов, мои сигареты сами собой не выкурятся.