Ольга Дашкевич - Шаман [трилогия : СИ]

— Я тебя убью, братик! — говорит Нэнси сурово. — Ты что, блин, совсем дурной? Ведь, если бы этот Гришаня не промазал…

— Он не промазал, — тихо отвечает Дрюня. — Это Вера. Она Антона толкнула.

— Да ладно, — Нэнси отпивает из бокала и облизывает губы. Это напоминает мне Грету, и я невольно морщусь. — Вера на крыльце стояла, а Тошка — вон где. Промазал твой Гришаня.

Ее кузен больше не возражает. Он совсем скис. Сутулые тощие плечи еще больше опустились, даже рыжие лохмы обвисли печальными прядями. Его можно понять. Он чувствует себя виноватым в том, что произошло. Но я-то знаю, что несчастный Дрюнечка если в чем и виноват, так только в легкомыслии и чрезмерном увлечении ганджубасом. Против Тошки — а значит, и против нас, — играет кое-кто посильней. Это никак не связано с Домом, я чувствую, но зато связано с событиями в Нью Хоупе. Глава сатанистской церкви Нью Хоупа сейчас парится в дурке, но его последователи-то никуда не делись. Да и в Нью-Йорке Церковь Сатаны зарегистрирована вполне официально…

— Я сейчас, — я поднимаюсь.

— Ты куда, Вер? — Нэнси смотрит на меня с тревогой, она еще не успокоилась после всех этих событий.

— Тошку посмотрю.

— Да спит он! — Дрюня страдальчески сводит брови. — Он теперь будет сутки дрыхнуть без задних ног… И ничем ты его не разбудишь, хоть на кусочки режь. Так всегда бывает, я знаю.

Ясно, что знает. Уж конечно, он был первым, на ком Грета испробовала свои чары. Но я все равно встаю и иду наверх.

Тошка спит, свернувшись, как младенец во чреве. В сумерках еле виден краешек лица, прикрытого рассыпавшимися волосами. Я подхожу поближе, сажусь на кровать и наклоняюсь над ним, чтобы послушать, дышит ли он.

Он дышит. Все хорошо.

Я не могу удержаться — я так соскучилась по нему… Мои пальцы медленно скользят по его щеке, убирают волосы с лица. Трогают сомкнутые веки, касаются губ. Я провожу указательным пальцем по ложбинке на подбородке, потом вниз по шее, по груди. Он вздыхает во сне и переворачивается на спину. Я наклоняюсь ниже и трогаю губами тэнгерийн-тэмдэг, шаманскую метку — созвездие маленьких коричневых родинок у него под левым соском. Целую оба соска… Прижимаюсь горящей щекой ко впалому животу. Тошка вздрагивает, но не просыпается. Потом что-то бормочет, поворачивается на бок и снова принимает позу зародыша. Я зажмуриваюсь от стыда, успокаиваю сбившееся дыхание, накрываю своего мальчика одеялом и подхожу к окну. Перед самым окном колышутся ветви старого вяза.

Боже мой — индеец снова висит на ветке! Но почему?.. Ведь все прошло, опасность миновала, пуля пролетела мимо! Я на мгновение закрываю глаза, потом открываю их снова, но индеец никуда не исчезает. Что-то в его облике кажется мне нарушенным, незавершенным. Я вглядываюсь и вглядываюсь в плывущие сумерки и, наконец, догадка заставляет мое сердце пропустить удар. Амулет. На нем нет амулета.

Я бросаюсь к Тошке и откидываю одеяло. Осторожно переворачиваю своего мальчика на спину, ощупываю его шею, ища щнурок. Потом лихорадочно обшариваю постель. Но все напрасно, и я уже знаю, я еще раньше поняла, что все напрасно. Амулета нет.

— Найди вакан, скво.

Я резко оборачиваюсь. В дальнем углу комнаты сидит старик индеец. Его глаза закрыты, фигура тонет в тумане.

— Найди его, женщина, — повторяет он настойчиво. — Вакан должен вернуться к тому, кому принадлежит.

— А что будет, если не найти? — шепчу я дрогнувшими губами.

Индеец молчит. Его коричневое морщинистое лицо кажется ликом вырезанного из древесной коры идола. Потом туман, который его окружает, начинает колыхаться, и низкорослая старческая фигура, колыхаясь вместе с ним, тает.

— Он не проснется, — доносится еле слышный шелест.

— Нет! — в отчаянии я не сдерживаю себя и кричу во весь голос. — Не уходите! Вы должны нам помочь!..

Но он исчезает. Его больше нет. Мне хочется плакать, но я не могу. В горле дым, на губах горечь. Все пропало. Все пропало. Я беспомощно мечусь по комнате, в голове стучат тысячи крохотных барабанов, сердце захлебывается, перед глазами красные круги.

Снизу доносится топот — встревоженные друзья несутся по лестнице на мой крик. Они влетают в спальню все трое, и Нэнси сразу бросается ко мне, а Иван — к Тошке. И только Дрюня растерянно топчется у двери.

— Что случилось, Верочка, почему ты кричала? — Нэнси хватает меня за плечи и встряхивает. Наверное, я выгляжу близкой к обмороку. Впрочем, так оно и есть.

— Нэнси, — шепчу я. — Амулет… Грета забрала амулет… Он умрет.

Колени у меня подгибаются, я начинаю опускаться на пол. Нэнси держит меня под локти, не давая упасть.

— Что ты говоришь?.. Грета? Амулет?.. Кто умрет, Вера? Кто?..

Я уже не вижу ее, а голос доносится как будто издалека. Сердце бьется вразнобой, и нечем дышать.

— Извини, — бормочу я заплетающимся языком. — Я, кажется, сейчас…

— Вера!.. Вера! Открой глаза!.. Иван, Иван, она теряет сознание!.. У нас есть на…

Темнота закручивается передо мной в спираль, и больше я ничего не вижу и не слышу.

— Вставай, вставай же!.. — Маленькая ручка тянет меня за руку, тормошит, дергает.

Я открываю глаза. Рози, прижимая к себе куклу, смотрит на меня, сдвинув тонкие темные бровки.

Комната тонет в тумане, и трудно понять, где именно я нахожусь. Может быть, это винный погреб?

— Вставай, я хочу тебе что-то показать.

Перед глазами постепенно проясняется. Нет, я не знаю этого помещения. Какой высокий потолок!.. И почти совсем темно. Свет пробивается в тонкие щели между драпировками — видимо, там окна. Стен тоже не видно — драпировки закрывают их. С потолка на цепях свисает какая-то странная огромная люстра… да это клетка! Железная клетка, как в зверинце.

— Что это? — я сижу на полу и смотрю вверх.

— Раньше была церковь, — мрачно отвечает Рози. Она тоже косится на клетку и качает головой.

— А теперь здесь что?..

Но я уже поняла, что. Глаза немного привыкли к царящему в бывшем храме сумраку, и я вижу по стенам множество погашеных ламп. Это ночной клуб. Его владелец — какой-то миллионер. В Нью-Йорке этот клуб считается одним из самых крутых. В железной клетке под потолок поднимают голых девиц, чтобы разогреть толпу.

— Вставай, — говорит Рози. — Вон там дверь.

Но мы не можем пройти в эту дверь: перед ней, прячась во мраке, сидит огромный паук из моего сна.

— Иди, не бойся! — Рози нетерпеливо постукивает маленькой туфелькой. — Он нас не видит.

— Я не могу, — я правда не могу пройти мимо чудовища, мне кажется, его ледяные глаза смотрят прямо на меня, стерегут каждое движение. — Меня вырвет!

— Тогда я сейчас тебя брошу, — маленькая девочка смотрит на меня очень взрослыми глазами. — Я тебя брошу, и ты останешься одна. Считаю до пяти. Раз…