Ольга Арнольд - Конец ток-шоу

Словом, я действовала по заветам классика детективного жанра Гилберта Честертона, в одном из рассказов которого строгай черный фрак делал вора невидимкой, потому что джентльмены принимали его за официанта, а официанты - за джентльмена.

Остальные необходимые мне вещи - мобильный телефон, психиатрический ключ-гранку, две пачки сигарет и зажигалку - я распихала по карманам халата. Успех предприятия во многом зависел оттого, насколько достоверно л изображу сотрудницу больницы, которая по какому-то делу переходит из одного корпуса в другой, а потому ничего не должно вызывать подозрений - ни верхняя одежда, которой я специально пренебрегла, ни сумка, которую я выбросила. Взяв в руки последний извлеченный оттуда предмет - картонную папку-скоросшиватель, которая должна была изображать историю болезни, я уверенным шагом двинулась к нужному мне третьему корпусу; у меня в голове чуть ли не фотографически был запечатлен план территории больницы, который по моей просьбе нарисовал один из оперов.

Было около двух пополудни; я специально выбрала это время, потому что к этому часу врачи в основном завершают обход и сидят в ординаторских, заполняя истории болезни, а подсобные рабочие развозят по корпусам обеды. В таких заведениях надежный нестандартный замок обычно запирает парадный вход и дверь в каждое отделение, в отличие от старых времен, когда повсюду можно было пройти при помощи одного универсального психиатрического ключа.

Однако еду обычно доставляют с черного хода, и я надеялась, что там порядки окажутся менее строгими. Так оно и случилось я подошла к третьему корпусу как раз в тот момент, когда туда вносили котлы с едой и дверь была распахнута настежь, никто не обратил на меня внимания. Я быстро вошла и поднялась на второй этаж с видом человека, которому тут все знакомо; собственно говоря, мне все тут и казалось знакомым - я долго и подробно расспрашивала Кристину не только о распорядке дня в отделении, но и о том, где что расположено. Ну а сильнейший запах дезинфекции и мочи, столь характерный для наших больниц, хоть и шибанул мне в нос, но не удивил - знаем, бывали. Поэтому, не останавливаясь, я прошла мимо столовой; тут мне очень пригодилась гранка - и направилась по коридору к площадке запасной лестницы, где находилась курилка для больных. Все наркоманы много курят.

Там как раз сейчас дымили три человека, мрачные, как само отделение, темно-серые стены которого буквально на меня давили.

- Ребята, не скажете, где доктор Феоктистов? - обратилась я к ним. - Мне ему надо историю передать.

- Здесь он, в ординаторской, где же ему еще быть, - угрюмо буркнул один из курильщиков; ему явно было очень скверно, он ежился и держался правой рукой за живот: ломка, не иначе.

- Нету его там! Ну ладно, потом найду, а пока с вами покурю! - И я, вытащив сигареты широким жестом, угостила собравшихся.

К наркоманам в клинике не пропускают посетителей, чтобы те не проносили наркотики, по этой же причине все посылки тщательно проверяются. Хотя официально сигареты передавать не запрещено, но обычно они исчезают - под предлогом проверки на марихуану. То есть их просто воруют, и табак здесь дефицит.

В тот день я накурилась до одурения, пытаясь осторожно выяснить у сменявших друг друга курильщиков, как можно здесь достать героин. Несколько раз мимо проходили медсестры, но смотрели мимо меня, лишь однажды я чуть не попалась. Стервозная крупная баба в зеленом, нежного цвета морской волны халате, чуть ли не с кружевами, наорала на меня, что я бездельничаю вместе с больными и кручу с ними шуры-муры - и вообще, кто я такая? Это была старшая сестра, и я спаслась бегством на первый этаж, пробормотав что-то невнятное себе под нос; она, очевидно, приняла меня за санитарку из другого корпуса, но выяснять, почему я тут оказалась, на мое счастье, не стала. В другой раз, когда в дальнем конце коридора появилось трое мужчин явно медперсоналовского вида, мне пришлось экстренно скрыться в туалете, однако на сей раз соединив необходимое с желаемым. Мельком, кстати, удалось увидеть и доктора Феоктистова, мне его показал один из наркоманов: так, ничего особенного, молодой, скорее моложавый, человек совершенно непримечательной наружности, вихрастый и слегка рыжеватый.

Я впитывала в себя болтовню пациентов, как губка, изредка задавая наводящие вопросы. Однако на волнующую меня тему никто говорить не хотел: кто-то не знал, кто-то смотрел на меня с подозрением, хотя мой вид не должен был их настораживать, кто-то просто не хотел говорить.

Я изо всех сил старалась, чтобы они приняли меля за свою, по мой белый халат все-таки служил непреодолимой преградой - я находилась по другую от них сторону барьера. Наконец, когда я уже смирилась с тем, что все мои суперменские подвиги в духе героев боевиков пропадут зря и ничего, кроме обрывков сплетен, здесь не добыть, удача мне улыбнулась. Совсем юная девчушка с веснушчатым лицом указала мне на санитара, который, прихрамывая, вез тележку с пустыми бачками к лифту. Этот квадратный детина невысокого роста, казалось, был больше о ширину, нежели высоту; звали его, по словам девчушки, Петром.

То, что произошло потом, увы, продемонстрировало, что для настоящего частного детектива мне не хватает очень важного качества - терпения. Мне бы удовлетвориться полученной информацией и тихо исчезнуть, так нет же, я тут же спустилась и, когда приехал лифт, была уже внизу и придержала двери, пока Петр вывозил тележку на улицу. Я засеменила рядом с ним, приноравливаясь к его неровному шагу,

- Тебе чего, дивчина? - спросил он.

Теперь я рассмотрела его лицо вблизи в ярком солнечном свете. Оно показалось мне отталкивающим - оплывшее, в красных прожилках; впрочем, кто идет в санитары психиатрички? Дело тут отнюдь не в призвании; это люди без профессии, пьющие и агрессивные, которые не в состоянии заработать на жизнь более приятным и безопасным способом. Тем не менее, могу сказать честно - никакого дурного предчувствия у меня не возникло, и я спокойно завела с Петром разговор. Мне показалось, что он заинтересовался; во всяком случае, не послал меня сразу на три буквы, а попросил подождать его у третьего корпуса.

Вскоре он вернулся уже без тележки и открыл передо мною какую-то низенькую дверцу в цокольном этаже своим ключом. Мы очутились в кладовке, где были сложены, рамы и панцирные сетки от коек, матрасы, порванные одеяла и старые телогрейки. В каморке не было окон, ее освещала лампочка без абажура, висевшая под потолком. Тут было очень душно, к обычной больничной вони примешивался и запах плесени, Я очень чувствительна к ним, и мне стало нехорошо: закружилась голова, к горлу подступил комок. Впрочем, может, это случилось со мной не от спертого воздуха, а от чувства тревоги, которая вдруг овладела мною? Я двинулась было к двери, чтобы глотнуть свежего воздуха, но тут в кладовке появилась еще одна фигура: высокий кряжистый мужчина в грязном халате и ватнике.