Лейла Аттэр - Туманы Серенгети

Мгновение я думал отпустить свою маленькую утку.

«Беги. Плыви свободно, мой друг».

Я мог сказать, что не так понял инструкции полицейского. Но я достал свою утку из воды и выпрямился.

— Это немного жестоко, вы так не думаете?

— Просто делаю свою работу, — он казался смущённым.

— Всё в порядке? — Родел подошла к нам и остановилась рядом со мной.

— Он не даёт мне поиграть с моей резиновой уточкой, Родел.

— Всё в порядке, — она улыбнулась офицеру и начала уводить меня прочь. — Я с ним разберусь.

Я держал свою утку, пока она вела меня к кафе через мост.

— Это твоя реакция на зверство, свидетелем которого мы только что стали? — мне пришлось пригнуться, чтобы войти в помещение. — Кафе?

Она игнорировала меня, пока официантка провожала нас к столику у окна. Мы смотрели, как полиция собирает уток рыболовными сетями и запирает их в машинах.

— Прости, что тебе пришлось это увидеть, — сказала Родел моей утке, отворачивая её от окна.

Мои плечи начали дрожать. Я не мог сдержать громкий хохот, который вырвался из моего рта. Я слишком долго держался. Губы Родел растянулись в улыбке. И затем мы согнулись над столом, смеясь до боли в рёбрах. Вежливые посетители вокруг нас держали сэндвичи в воздухе, наблюдая, как мы сходим с ума.

— Нет, — я покачал головой, когда официантка наконец осмелилась подойти к нашему столику с чайником. — Мне кофе.

Я наконец-то мог его пить. Теперь мне не подходило ничто другое.

Родел сделала для нас заказ и откинулась на спинку стула.

— Люблю, когда ты смеёшься, — тихо сказала она, глядя на меня. — Знаешь, что удивительно?

— Что?

— То, что мы оба сидим здесь и смеёмся в годовщину того дня, когда потеряли Мо и Лили.

Мы молча взялись за руки через стол, находя успокоение друг в друге.

— Я сегодня звонил Саре, — сказал я. Мы не говорили с похорон Лили, но я знал, что она скучает по ней так же, как и я, и именно сегодня чувствовал необходимость связаться со своей бывшей.

— И?

Я покачал головой.

— Не думаю, что она когда-нибудь простит меня за то, что случилось с Лили.

Родел мягко сжала мою руку.

— Тебя будут любить. Будут ненавидеть. И это всегда больше относится к тем людям, чем к тебе.

Мы сидели в комфортной тишине, потерявшись в мыслях, пока нам не принесли еду.

По пути домой Родел толкнула меня к газетному киоску.

— Давай зайдём сюда.

На стенах висели железные таблички и магниты на холодильник. За стеклянной витриной у кассы выстроились фарфоровые куклы.

— Я сейчас вернусь. Ты пока осмотрись, — сказала Родел, направляясь в конец магазина.

Я играл с музыкой ветра, пока ждал её.

— Готово! — объявила она.

Я развернулся и замер. Её лицо практически потерялось за букетом из шести жёлтых шаров.

— Ты по-прежнему держишь их в своём кабинете? — спросила она.

— Некоторым людям нравится держать в комнате цветы. Я люблю жёлтые шарики.

— Ну, тогда пошли, — она потянула меня за руку на улицу.

— Куда мы идём? — то, как она шла по улице, напоминало мне, как Лили бежала впереди меня в торговом центре, держа свои шарики. От этого у меня кольнуло в сердце.

Над нами висели баннеры о неудачной гонке уток, пока Родел вела меня обратно к одному из каменных мостов, растянувшихся над рекой. Толпы разошлись, и перед нами простиралась река. Несколько туристов сидели на травяных берегах. Бук, ивы и каштаны шевелили ветками на летнем ветру.

— Держи, — Родел протянула мне шарики, пока мы стояли на мосту. — Для Лили.

У меня сжалось горло, пока я забирал их. Я достал из связки три шара и отдал ей.

— Для Мо.

Её глаза стали ярче от непролитых слёз, но она улыбнулась мне.

— Вместе?

— Вместе.

Мы отпустили шары и смотрели, как они уплывают в небо. Оно было райски-голубым, безграничным и бесконечным.

Что-то воспарило внутри меня — лёгкое как пёрышко, пока шарики летели всё выше и выше. Последние слова Лили: «Увидимся на другой стороне».

— Увидимся на другой стороне, малышка, — повторил я эти слова.

Родел обвила рукой мою талию, пока шарики исчезали из виду. Я поцеловал её в макушку, и мы пошли прочь от моста.

— Прошу прощения, сэр. — Мне на плечо легла тяжёлая рука.

Я развернулся и встретился взглядом с тем же полицейским, которого видел раньше.

«К чёрту всё это».

— Дайте, я угадаю, — сказал я. — Есть древнее постановление, в котором говорится — никаких шариков по воскресеньям?

Он с ожиданием вытянул руку.

— Ах, — я протянул резиновую уточку, которую держал под мышкой. — Мы не собирались опускать её в воду.

После этого он показался ещё строже.

— Правда? Даже у себя в ванной?

Он прочистил горло и коротко кивнул нам.

— Что ж, тогда хорошо. Продолжайте.

Я подождал, пока он не уйдёт с моста, прежде чем сжать свою утку и пропищать ему вслед.

— Джек! — Родел шлёпнула меня по руке.

— Мы спасли одну. — Я держал перед ней пухлую маленькую птичку. — Нам нужно вернуть её в естественную среду обитания.

Пенная ванна.

Но только для утки и Родел. Я не мог залезть так, чтобы не вытекла вся вода.

— Чёртова маленькая ванна, — сказал я, опуская мочалку в воду и потирая спину Родел.

— Никто не говорил, что в любви легко, — она прислонила голову к краю и посмотрела на меня.

— Это большая любовь, как ты говорила, — повторил я слова, которые она сказала мне на качелях в тот вечер, когда мы вернулись из Ванзы. — Огромная, как ты сказала, — я коснулся губами её лба. — Ты упустила часть о маленьких пространствах.

Её смех звучал как яркие, весёлые колокольчики в поле. Я не мог им насытиться. Я сделал бы что угодно, чтобы слышать его снова и снова.

Затем она притихла.

— Я скучаю по Танзании.

— До неё один полёт на самолёте. Скажи только слово, и мы можем туда съездить. В любое время, когда захочешь. — Я полил водой её намыленные плечи.

— Нет, — она сжала мою руку. — Я имею в виду не съездить в гости. Сегодня, когда я увидела, как ты отпустил эти шарики, я поняла, что ты был со мной, когда должен был быть с Лили. Под тем деревом. Рядом с ней. Если бы тело Мо было похоронено, я хотела бы быть там. У меня этого нет, но есть у тебя. И там не только Лили. Там твои родители, твой дед, вся твоя семья.

— Давай не будем снова об этом, Родел. — Я начал вставать.

— Ты не слушаешь, — она сдавила моё запястье. — Я сказала, что я скучаю по Танзании. Я люблю это место, — она показала жестом вокруг нас, — но Танзания… она меня изменила. Это было как открытие чего-то, что я искала, не зная об этом. С тех пор я не была прежней. Я бы осталась, Джек, но я не могу просто прыгнуть, не могу одна. Мне нужно было, чтобы ты держал меня за руку, потому что это было страшно, потому что я не могла сделать это одна. — Она провела пальцем по серебристому шраму на моей руке, который служил напоминанием о столкновении с К.К. — Я скучаю по Гоме и Схоластике, и Бахати. Я скучаю по сырому, мускусному запаху земли. Я скучаю по заснеженным пикам гор и баобабам. Скучаю по дикому жасмину на крыльце. Скучаю по пещерам и Стоуни Тангавизи. Скучаю по раздражению, злости, удивлению, волнению, спокойствию.