Лейла Аттэр - Туманы Серенгети

— Мы готовы! — одна из девушек выглянула из гостиной. Джози. Или Мелоди. Или Вэлери. Я никогда не мог сказать точно.

Я попытался что-то сказать, но в итоге улыбнулся как идиот. Родел была по другую сторону стены. Готовая идти к алтарю.

— Спасибо, — сказала Гома, отвечая за меня. — Мы начнём выводить всех в амбар.

Мы расчистили амбар и переместили животных в хлев. На деревянных балках висели гирлянды и люстры. Большинство гостей уже сидели, когда мы вошли. Бахати стоял сбоку от меня, пока мы ждали Родел. Джоди, Валери и Мелоди вошли первыми. Телефон Бахати запищал. Он быстро взглянул на него и напечатал ответ. В другом конце комнаты пискнул ещё один телефон. Одна из девушек, которые только что вошли, вскочила со своего места, чтобы выключить звук.

— Это которая? — спросил я Бахати.

— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — он выключил телефон и улыбнулся мне.

Следующей вошла Схоластика. Её улыбка была размером с луну, пока она шла ко мне, забывая разбрасывать по пути цветы. Я хохотнул, когда она презентовала мне корзину, полную лепестков. Она сохранила их все для меня.

А затем вошла Родел, и весь мир замер. Прошёл год с тех пор, как мы вернулись из Англии, и ей по-прежнему удавалось лишать меня дыхания. Её плечи блестели, пока она стояла мягким силуэтом у входа. Волосы были распущены и придерживались одной лилией. Она была видением в этом платье, которое сшила ей Гома. Оно было длиной до колен, с облегающим силуэтом и тюлевой юбкой. Край был не совсем ровным, но никто не хотел спорить с видением Гомы.

Возможно, отец Родел проводил её к алтарю, но всё остальное померкло. Я видел только её. Казалось, она шла ко мне целую вечность.

«Давай. Давай».

Когда она наконец-то оказалась рядом со мной, мне захотелось сразу перейти к той части, где я её целую. В её волосы были вплетены аккуратные цветки жасмина. Мне хотелось взять один и провести им сверху вниз по изящному изгибу её шеи.

— Я отвернулась на две секунды, а ты посреди чайной вечеринки, — сказала она.

— Тебе нравится? — улыбнулся я.

Вокруг нас гости собрались за маленькими круглыми столиками. На джутовых скатертях стояли чайники и многоярусные подносы.

— Чайная вечеринка на кофейной ферме, — она улыбнулась в ответ. — Мне нравится.

Следующие несколько часов пролетели размытым пятном. Изгнанные курицы ворвались на свадебный праздник. Родел обнаружила, что много чая на самом деле отличная выпивка. Олонана подвыпил и флиртовал с Гомой. Жозефина Монтати подарила нам свадебную открытку, подписанную детьми из приюта. Я танцевал с матерью Родел. Бахати танцевал с девушкой, которая делала причёску. Затем с той, которая делала макияж. Затем с той, которая помогала с гардеробом. Невозможно было сказать, с которой он переписывался. Инспектор Хамиси хотел знать, выдержат ли цепи всё дополнительное освещение. Мораны Масаи, которые пришли с Олонана, устроили танцевальный поединок с рабочими фермы. Схоластика и дети Анны попивали взрослый чай, когда никто не смотрел. Мать Олонана проявляла к нам пренебрежение.

Когда солнце начало садиться, я затянул Родел в стойло, где она впервые меня поцеловала. Там, пока на неё падал золотистый свет, я направил на нас свой «Полароид».

— Подожди! — она стала искать что-то в своём лифе. — Я весь день ждала, чтобы это использовать.

И она достала стикер, на котором записала детали нашей свадьбы:

«11-е августа — Джек и Родел („Поместье Кабури“)»

Она держала стикер между нами, пока мы улыбались в камеру.

Мы наблюдали, как фотография проявлялась, и наши лица появлялись на молочного цвета плёнке, будто картина прорывалась сквозь дымку. Два ярких, засвеченных лица — чёрный костюм, белое платье и жёлтая записка между нами.

«Вот, как это выглядит, когда ты бродишь где-то между песком и звёздной пылью и встречаешь частичку себя в ком-то другом».

Мои губы инстинктивно нашли её, и я поцеловал её. Свою жену. Свою девочку с радужным нимбом.

— Всё хорошо, миссис Уорден.

Я поднял её с земли и закружил.

— Фотография? — хихикнула она, краснея и слегка смущаясь.

— Фотография. Твоя улыбка. Жизнь. Ты. Я.

— А с малышом нас трое, — тихо сказала она, когда я поставил её на ноги.

Моё сердце дёрнулось, как и всегда, когда она упоминала ребёнка. Я положил руку на её живот, в тихой молитве за маленькую жизнь, растущую внутри, и почувствовал, как вокруг нас замыкается круг. Моя величайшая потеря привела к моей величайшей любви. Сердца были разбиты, но сердца зажили. Жизни были потеряны, но жизни были спасены.

Когда я вложил нашу фотографию в бумажник, рядом с фотографией Лили, я заметил попавшие в рамку треугольные флаги. Они были частью джутовой растяжки позади нас, свисающей с балок. Вместе они составляли слова с браслета Родел, который подарила ей мать Олонана:

Талейной ольнисоилечашур.

Мы все связаны.

— Что такое? — спросила Родел, пока я оглядывался на амбар.

— Ты когда-нибудь задумывалась, что бы мы нашли, если бы могли собрать осколки обратно до той точки, где всё раскрывается, где пересекаются дорожки, где вращаются жизни и сходятся люди?

Я взял её за руку, пока мы возвращались к гостям.

В ту ночь в старом красном амбаре у подножья горы Килиманджаро свет сиял до рассвета.

Мо Эмерсон листала журнал о путешествиях, сидя в приёмной офтальмолога. Офис доктора Насмо находился на нижнем этаже торгового центра «Килимани», напротив фуд-корта. Ей был назначен приём несколькими неделями ранее, но она уезжала со своим другом Габриэлем, так что перенесла день.

«И какой же я выбрала день», — подумала она. Через стеклянные двери офиса доктора Насмо Мо видела толпу людей, собравшимся на импровизированном подиуме.

— Что там сегодня происходит? — спросила она Кристин, секретаршу.

— Какая-то политическая встреча. Собрание сторонников Джона Лазаро.

— Кто он? — Мо видела его имя на постерах и знаках по Амоше, но не обращала никакого внимания. В октябре предстояли выборы, но к тому времени её волонтёрство закончится. Она не знала, куда поедет дальше, но в этом и был восторг. Она могла закрыть глаза и ткнуть пальцем в карту для начала следующего путешествия. Возможности были безграничны. Мо питалась адреналином от неожиданности. Это помогало ей чувствовать себя более активной, более живой. Это было тем, что никогда не сможет понять её сестра, Ро. И всё же, если кто-то отчитывал её за выбор, Ро первой вставала на её защиту.

— Джон Лазаро? — Кристин подняла взгляд от стола. — Если хочешь моё мнение, он грязный политик, но богатый и авторитетный, и он даёт все правильные обещания.

— Хмм, — Мо вернулась обратно к статье, которую читала: