Рене Карлино - Прежде чем мы стали чужими [litres]

Я нервно рассмеялся. Я не мог поверить, насколько она понравилась мне с первого же взгляда. Она была смешная и забавная и так похожа на Грейс в молодости. Прошло несколько неловких минут, и она начала подниматься по ступенькам.

– Эш, мне очень многое надо переварить.

– Я не рассыплюсь, если ты больше не захочешь иметь со мной дела.

Я схватил ее за руку чуть выше локтя и развернул к себе. Я осознал, что очень даже хочу иметь с ней дело, только не знал, как это выразить.

– Послушай, я только неделю назад узнал о твоем существовании.

Она посмотрела на мою руку, которая все еще стискивала ее локоть, потом перевела глаза на меня и сморщилась, будто что-то искала. В этой ее гримасе я тут же узнал самого себя.

– Прости, – я выпустил ее локоть и посмотрел на свою руку, как будто не мог ею управлять. – Пошли выпьем кофе.

Она шумно выдохнула.

– Ладно, ладно. Дай я только брошу сумку и скажу маме.

– Давай, – кивнул я. Я заметил, что она сказала не «моей маме», а просто – маме, как дети обычно говорят одному родителю про другого.

Мой мозг не позволял мне даже начать анализировать свои чувства. Я смотрел на дверь, пока Эш снова не вышла. Она скрутила волосы на макушке в пучок, как всегда делала ее мать. Ее лицо было напряжено, и она поморщилась, протягивая мне мою рубашку.

– Черт, она там совсем расстроена. Пошли.

– У нас с твоей мамой некоторые недоразумения…

– Сложные взрослые вещи, – сказала она, повернулась и пошла по улице. – Пошли.

Я взял рубашку и пошел за ней, как щенок на поводке. Она шла уверенно, не оборачиваясь, а я трусил позади.

– Ну же, это всего в двух кварталах. Ты так и будешь тащиться за мной всю дорогу?

Я прибавил шагу и пошел с ней рядом.

– Расскажи мне о себе. Ты тоже музыкант, как мама?

– Я умею играть на пианино, но нет, я не музыкант. Я предпочитаю визуальную информацию; думаю, я скорее в тебя.

– Да? – В собственном голосе я расслышал надежду и гордость.

– Да. Думаю, из этого получится что-то стоящее.

Я не понял, что она имела в виду. Она продолжала идти.

– Я хочу стать графическим дизайнером.

– Это здорово. Ты хорошо учишься?

– В школе мне легко, нечего делать. Скучновато, конечно, но я стараюсь. И не то чтоб у меня был большой выбор, да?

Кто это существо?

Она указала на кафе по соседству, и мы зашли. Эш заказала латте и кекс, а я свой обычный черный кофе. За стойкой работал симпатичный парень, и я заметил, как Эш строит ему глазки.

Я потрясенно посмотрел на нее. Девочки-подростки до сих пор были для меня совершенно чужеродным элементом.

– Что? – спросила она.

– Нет, ничего.

Мы сидели за маленьким круглым столиком у окна и смотрели на улицу.

– Хороший день. Люблю весну.

– Мы с тобой будем говорить о погоде? – спросила она напрямую, но спокойно. Я все не мог привыкнуть к ее уверенности в себе.

– У нас с тобой нет никаких инструкций, Эш.

– Я знаю и стараюсь отнестись с пониманием, но взрослый-то здесь ты…

– Ты права, – я чуть не подавился.

– Слушай, я знаю всю вашу историю. Мама была со мной очень честной, пока я росла, и теперь, когда мы поняли, что ты вообще ничего не знал про меня все это время.

Я почувствовал облегчение. У нее отлично получалось позволить мне расслабиться.

– Это правда, я ничего не знал.

– Тебя никто не винит.

– Это меня не волнует. Но, раз мы об этом заговорили, скажи, что ты думала обо мне раньше, когда считала, что я не хочу тебя знать?

– Ну, у мамы был своего рода альбом про тебя. Там были фотографии, и записки, и всякие штуки, еще с тех пор, как вы учились в колледже, и потом она вырезала статьи о тебе, и твои работы и все время добавляла туда. – При мысли, что Грейс это делала, у меня захватило дыхание. – И она всегда брала меня посмотреть на твои фотографии, когда их выставляли на витринах в центре, но мы никогда не обсуждали твою личную жизнь.

– Да, но что ты об этом думала?

– Если честно, мама всегда очень хорошо о тебе отзывалась, но история ваших отношений всегда выглядела как какая-то непонятная сказка. Как урок, который я должна была извлечь из ваших отношений. Она тебя не винила, даже до того, как узнала всю правду, так что я ничего особенного не думала – просто что у тебя офигенная карьера, а дети – это не твое.

Я смотрел в окно через ее голову.

– Я хотел детей…

– Мама не знала этого, так что ты не должен ее винить. Она всегда говорила мне, как хотела, чтобы у нее была я. Она говорила, что, когда люди сходятся вместе, и, ну… занимаются этим, – она слегка покраснела, – то они должны всегда быть согласны насчет детей и будущего, и всякого такого. Я думаю, она считала, что ты все знал из ее писем и просто не хотел быть отцом.

– Это не так.

– Я имею в виду, она никогда тебя не обвиняла. Я точно это знаю, потому что часть меня сделана из тебя, и, если бы она обвиняла тебя, она обвиняла бы и меня тоже.

Я испытал сразу все чувства, которые только можно, включая любовь. Я любил этого ребенка, который, сидя напротив меня, защищал меня и свою мать в равной степени, с такой верностью и пониманием.

– Ты очень умная, – сказал я, чувствуя, как сжимается горло. – Ты очень похожа в этом на свою маму. Очень умная и проницательная. – Я собрался: – А каким было твое детство?

– Очень хорошим. В смысле, папа очень любил меня, и мама всегда делала для меня все, что можно. У меня все было. – Она отпила кофе.

– Как твоя фамилия?

– Портер.

– Ну да, конечно, – я ощутил комок в горле.

– Так всем было проще. Но ты записан в моем свидетельстве о рождении.

– Правда?

– Угу. Папа раз пять пытался меня удочерить. Вот почему, когда он уже умирал, мама так старалась тебя разыскать – ты должен был дать согласие и отказаться от отцовских прав, чтобы он мог официально удочерить меня. Мне-то это не важно, он и так всегда был мой папа. Этот листок бумаги значил для него гораздо больше, чем для меня.

– Эш, мне так жаль, что я ничего не знал. Не могу передать тебе, как я обо всем этом жалею.

Ее глаза слегка затуманились, но она собралась с духом. Я сам чувствовал, что вот-вот не выдержу. Мои чувства просто разрывались по поводу всего, включая Дэна. Он уже умер, так что я не мог убить его, но где-то внутри, за своим шоком, я начинал осознавать, что должен быть ему благодарен. В конце концов, это он вырастил мою дочь такой, что я могу восхищаться ею с первого же мига.

Эш откусила кекс, улыбнулась и, жуя, стала смотреть в окно. Казалось, я вижу перед собой Грейс из давних времен, но у нее были мои глаза и моя же, едва заметная, ямка на подбородке.

– А у тебя есть кривые пальцы на ногах?

– Вообще-то да. Мой второй палец кривой. Спасибо тебе за это. – Мы оба рассмеялись, но потом снова затихли.