Дженни Даунхэм - Чудовище

– Зачем?

– Делай, что сказано.

Я утащила Бена с танцпола и увела в сад. Было холодно, и на улице никого не было. Ночное небо точно испещряли булавки. Острые иголочки, белевшие в темноте.

– Ролик нужно убрать, – сообщила я.

Бен плюхнулся на пластмассовый стул.

– Что случилось? Он видел?

Я грустно кивнула.

– Говорит, что это незаконно.

– Фигня полная.

– И все равно придется его удалить.

Меня трясло. Наверное, Бен это почувствовал, потому что взял меня за руку.

– Мы не обязаны это делать.

– Тогда он обратится к адвокату.

– Мы тоже.

– Нам с ним не тягаться. У него и деньги, и власть, да и справедливость на его стороне.

– Но он же неправ, так? Он поступил дурно.

– Ну почему он увидел ролик раньше них? – Я оглянулась на Мерьем и остальных: они по-прежнему танцевали.

– Они уже видели.

– Тогда почему ничего не сделали?

– Мама обещала на днях поговорить с твоей мамой.

– Только-то? И больше ничего? Ты же сам слышал, твоя мама обещала не бросать нас. Что толку в словах?

Бен нахмурился.

– Этот ролик позволил тебе выразить мнение. Запись никуда не денется, и ты ничего не забудешь. Ты ведь этого и хотела, разве не так? Он привлечет внимание, стимулирует обсуждение. Но не изменит жизнь в мгновение ока.

Ну, разумеется. Мало ли родителей срывается на детях. Свадьба вообще стресс: хуже только похороны или увольнение. Тем более что Джон ведь не ударил Айрис. Только выругался. Обычно он очень любезен, а неудачные дни бывают у всех.

– Удали ролик.

– Мы не обязаны этого делать.

Ничего не изменится, пусть даже его посмотрит миллион человек и тысячи оставят комментарии. Нам с мамой и Айрис все равно придется с ним жить. И чем больше лайков и комментариев соберет ролик, чем больше народу им поделится – тем сильнее мы пострадаем.

– Пожалуйста, Бен. Будет только хуже.

Бен включил телефон.

– Как же он над тобой измывается.

Когда я вернулась в зал, мама еще танцевала. Выглядела она великолепно, несмотря на то, что прическа растрепалась. Джон с каменным лицом сидел за столом. Я увела маму с танцпола к нему, точно навстречу судьбе.

Мама смеясь опустилась на стул. Налила себе воды, большими глотками осушила стакан. Я сидела рядом, смотрела, как она пьет. Джон тоже наблюдал за ней.

– Вот, значит, как мы теперь с тобой жить будем? – наконец сказал он. – Твои подружки будут надо мной издеваться?

Мама решила, что он шутит.

– О чем ты?

– Пусть уйдут.

– В каком смысле? Что они сделали?

Он подался к ней и презрительно процедил:

– Они напились, орут, ни с кем не считаются и ведут себя так, словно это их праздник. Злоупотребляют бесплатной выпивкой. Мне стыдно за них перед моими гостями. Продолжать?

Мама испуганно оглянулась.

– Не могу же я попросить их уйти.

– Еще как можешь, учитывая, что их вообще не приглашали.

– Приглашали, – прошептала мама. – Это я их пригласила.

– А, так это только твоя свадьба? А мне прикажешь молчать?

– Мы же это уже обсуждали. – Но в голосе ее послышалось сомнение. – Пожалуйста, Джон, не заставляй меня их прогонять.

– Я тебя не заставляю. – Он медленно откинулся на спинку стула, не отрывая взгляда от мамы. Я догадалась, что все это из-за меня. Ты поняла, что я с ней сделаю? Ты поняла, как я ее накажу за твою выходку? – Выбирай. Либо уйдут они, либо я.

Я с недоверием и страхом наблюдала, как вдруг изменилась мама. Она была так счастлива. Теперь же словно шла ко дну, точно лодка, внезапно получившая пробоину.

– Как уйдешь? Мы же только что поженились.

– Я прямо сейчас выйду в эту дверь, и первую брачную ночь ты проведешь одна. – Он пожал плечами. – Решай сама.

– Но что я им скажу?

– Меня это не волнует. – Он оперся руками о стол, оттолкнулся и встал. – Просто сделай так, чтобы их здесь не было.

Джон ушел. Мама побледнела от потрясения:

– Они подумают, что я сошла с ума.

Меня словно ударили ножом. Или в кровь мне попало стекло. В ушах зазвенело, как будто разбились окна.

– Что же мне им сказать? Что придумать себе в оправдание?

В голове у меня точно ворочались осколки железа. У меня словно вырывали кости, обнажая кишки.

– Господи боже, – вздохнула мама. – Я этого не вынесу. – И отодвинула стул.

Я задыхалась. Сжимала кулаки.

Внутри меня взревело чудовище.

Я стала скрипом отодвинутого со скрежетом стула. Я превратилась в звон разбившейся посуды, которую смахнула со стола на пол. Бах! – разлетелся на осколки кувшин с водой. Трах-тарарах! – отправились за ним стаканы.

Я стала топотом собственных бегущих ног. Грохотом перевернутого шведского стола. Бум! Я превратилась в дребезг фарфоровых тарелок, бренчанье падавших на пол ножей и вилок.

Услышьте меня.

Гости вздрогнули. Вскочили, отодвигая стулья, шарахнулись от меня.

Я обезумела. Я извергала ярость, точно магму.

Ба-бах! – перевернулся еще один столик с напитками, усеяв пол мокрыми осколками.

– Господи, да что на нее нашло? – крикнул кто-то.

Я была воплощенное возмущение. И гнев.

– Остановите ее.

Не подпускай их к себе. Не останавливайся. Ты буря.

Я налетала на столы, натыкалась на стулья, швыряла на пол тарелки с недоеденным угощением, бросала ножи, острые вилочки, чтобы никто не смог ко мне приблизиться.

Вспыхнул свет. Музыка смолкла.

– Хватайте ее.

Я ринулась к торту, красовавшемуся на специальном блюде. Подняла, перехватила поудобнее и, тяжело дыша, повернулась к залу лицом.

Гости глазели на меня с открытыми ртами, точно рыбы. Женщины на танцполе перепугались. Лицо Бена исказила изумленная гримаса. Мама стояла рядом с Мерьем, закрыв рот ладонью, и в глазах ее блестели слезы.

Повисло напряженное молчание.

Осколки разбитого стекла льдинками сверкали на полу.

В наступившей тишине меня охватило странное чувство. Пристальные взгляды причиняли боль. Торт оттягивал руки.

Нервное возбуждение понемногу отпускало меня. Мне останется лишь ужас и беспорядок, я стояла с блюдом в руках – сахарная глазурь казалась гладкой, точно могильная плита, – и прекрасно понимала, что устроит мне Джон, если я запущу в гостей тортом. Но он все равно мне устроит.

Вжик! Я швырнула торт что было сил. Перевернувшись в полете, он рухнул на краю танцпола кучей из крема и коржей. Блюдо не разбилось, а мягко скользнуло на ковер: защитили слои глазури.

Тишина стояла гробовая. Все взгляды были обращены на меня. Как тогда, на прослушивании для «Бури». Мне вспомнились слова Калибана: «Будь я проклят!»

Джон направился ко мне по осколкам посуды и брызгам крема. Вытянул руку ладонью кверху, словно подступая к опасному зверю.