Уинтер Реншоу - P.S. I Hate You

– Йен, – наполовину усмехаюсь я, потому что не могу понять, шутит ли он. Он встает и расправляет свой красный шелковый галстук.

– Ты просто официантка с красивыми сиськами.

– То есть?

– Ты меня слышала. – Он измеряет меня взглядом своих янтарных глаз и изгибает губы в кривой усмешке, словно вдруг понял, что переоценивал меня.

– Судя по всему, Исайя был прав насчет тебя, – говорю я. Йен фыркает.

– Верь в то, во что хочешь верить, Марица. И все же я знаю правду относительно того, что он за человек. Честно говоря, вы двое заслуживаете друг друга.

Ножки его стула царапают выложенный плиткой пол, он быстрыми шагами проходит мимо стайки школьниц, держащих в наманикюренных пальчиках стаканчики с холодным кофе.

Не мог не нагадить на прощанье, подонок.

Скатертью дорожка…

Мой телефон снова жужжит, и я смотрю на экран – это опять Рейчел.

Проведя пальцем по экрану, я подношу телефон к уху.

– Рейчел, в чем дело? Он только что ушел, – сообщаю я. – И, надо сказать, ему оч-ч-чень не понравилось, что я его послала. Вот же урод. Слышала бы ты…

– У Купера температура под сорок, и он жалуется, что у него болит ухо, – обрывает она меня. – Извини, мне не хочется тебя просить, но я не могу дозвониться ни до моей матери, ни до няни. Ты не могла бы посидеть с остальными двумя, пока я везу его в «Неотложку»?

Встав и собирая свои вещи, я отвечаю:

– Конечно, не против. Сейчас приеду.

– Спасибо, солнышко. Честное слово, он уже в третий раз за три месяца простужает уши, – вздыхает Рейчел, и мое сердце наполняется сочувствием к ней. Я понятия не имею, каково быть матерью-одиночкой, и мне кажется, что это самая сложная в мире задача, но она всегда справляется с ней не хуже спецназовца.

– Не нервничай, хорошо? Я уже выхожу.

– А что там? – Большеглазая, белокурая, вертлявая дочка Рейчел заглядывает в небольшую картонную коробку, которую я принес с собой.

– Всякое, – отвечаю я.

– А что ты будешь делать с этим всяким? – спрашивает она.

– Разное.

– А какое разное? – не отстает она.

– Кейтлин, – одергивает ее Рейчел, одетая уже не в свою рабочую форму, а в лосины и свитер. Она входит в комнату и выпроваживает дочку прочь. – Извини. Она задает миллионы вопросов и не умеет вовремя остановиться.

– Все хорошо. – Я сижу на потертом диване, застеленном покрывалом с цветочным рисунком, в уютной гостиной бунгало, принадлежащего коллеге Марицы.

То, что я нахожусь здесь, кажется мне сюрреалистичным, и я понятия не имею: то ли я собираюсь свалять самого большого дурака в мире, то ли одержать блестящую победу. Но я должен попытаться.

Я должен это себе. И ей. Нам.

– Еще раз спасибо, что делаешь это для меня, – говорю я Рейчел, растирая ладони.

– Конечно. – Она машет рукой. – Она убьет меня за то, что я ей соврала, но я считаю… надеюсь… что у вас все получится.

Сегодня, пару часов назад, я заехал в кафе, надеясь перехватить Рейчел. Я хотел лишь узнать, отдала ли она Марице мое письмо, потому что не мог понять, почему Марица все еще держится так отстраненно и неприязненно, если уже знает правду.

Но когда Рейчел сказала мне, что Марица отказалась прочитать письмо, то неожиданно смягчила удар, предложив помочь мне, чем сможет.

– Иногда она бывает упрямой, как старый мул, – говорит Рейчел. – Обычно она этакая жизнерадостная дева, порхающая вокруг с улыбкой на губах, но если уж она уперлась, ее и тягачом с места не сдвинешь.

– Думаешь, она будет зла, когда приедет сюда? – спрашиваю я с легким смешком, представив, какой офигенно милой Марица выглядит, когда злится, морща красивое лицо и упирая изящные руки в бока.

– Я имею в виду – вряд ли она с порога бросится тебе в объятия, как в кино, в замедленном движении, если ты думал о чем-то таком. – Рейчел закатывает глаза. – Но нам нужно лишь, чтобы она пришла и выслушала тебя. Куперу дана инструкция запереть дверь, если я скажу волшебное слово, а Калла спрячет ключи от машины Марицы, если до такого дойдет.

Покачав головой, я усмехаюсь. Я знаю, что Рейчел просто пытается разрядить обстановку и слегка ослабить напряжение, но я постоянно вспоминаю о том, как Марица смотрела на меня позавчера утром в кафе. И как все, что я говорил ей в больнице, казалось, влетало в одно ее ухо и вылетало в другое, как будто она меня вообще не слушала.

Если она не хочет слышать меня, если она так убеждена, что я намеренно перестал писать ей, то я никак не смогу ее разубедить.

Но сделать попытку это мне не помешает.

– Мам, она здесь! – кричит от окна сын Рейчел.

– Ладно, ладно, я тебя слышала. А теперь иди вместе с сестрами в свою комнату, посидите там немного, – командует та, проводя пальцами по его волнистым белокурым волосам. – И выходите только в том случае, если я крикну волшебное слово.

Купер кивает, берет сестер за руки и уводит их по коридору. Только сейчас, в наступившей напряженной тишине я осознаю, что мое сердце выбивает в груди барабанную дробь, а ладони потеют, словно в жару.

Я никогда в жизни так дико не психовал, но я проглатываю это чувство, заталкиваю его туда, где я не смогу видеть, слышать или ощущать его, потому что я должен вернуть Марицу. Я должен доказать ей, что она значит для меня больше, чем значил кто-либо за всю мою жизнь, а я не смогу этого сделать, если буду нервничать и ожидать худшего.

Слышится звонок в дверь, и Рейчел идет открывать. По другую сторону полупрозрачной стеклянной двери маячит силуэт Марицы.

– Не злись на меня, – просит Рейчел, отперев дверь.

– Где Куп? – спрашивает Марица, переступив порог. – И за что мне на тебя злиться? Это экстренный случай.

Она обводит взглядом пустой дом, потом видит меня, и ее улыбка угасает, словно огонек свечи.

– Что это?.. – спрашивает она, указывая на меня. – Почему он здесь?

– Вам двоим нужно поговорить, – заявляет Рейчел, кладя ладонь на талию Марицы и подталкивая ее вперед, ко мне. – Мне кажется, ты должна выслушать его, Риц.

Марица останавливается передо мной, глядя мне в лицо и не двигаясь с места. Она приоткрывает рот, словно собираясь что-то сказать, но останавливает себя.

Рейчел смотрит на нас обоих, потом делает глубокий вдох.

– Ладно. Я буду в той комнате с детьми, если вдруг зачем-то понадоблюсь тебе, милая.

Как только мы остаемся наедине, Марица скрещивает руки на груди, прищуривает глаза, и я похлопываю ладонью по дивану рядом с собой.

– Спасибо, я постою, – говорит она.

Я закатываю глаза и хлопаю по дивану еще раз. Она не двигается с места.

– Хорошо, – говорю я. – Как тебе будет удобнее.

– Итак? – спрашивает она, бросая взгляд на картонную коробку, стоящую рядом со мной. – Что тебе так сильно нужно было сказать мне, что ты втянул в это мою лучшую подругу и заставил ее соврать мне?