Яна Егорова - Мой беглец. Стокгольм

Они напали на меня прямо в подъезде, когда я раздраженный выходил из своей квартиры. Там осталась хозяйничать Грета, я предложил ей подождать моего отца и предложить ему то, что она предлагала мне. Так как меня это уже не интересует.

Первого я уложил с ходу, заехав тому в пах ногой. Простой и очень действенный удар. А вот второй обиделся за друга. Зарычав, как разъяренный буйвол, бросился на меня и первым делом попытался ухватить за мою раненную конечность.

Я увернулся. При этом получил серьезный удар по ноге. Но это не помешало мне той же ногой отправить второго нападавшего кубарем с лестницы вниз. Я перешагнул через него, хоть уже на тот момент шел с трудом. Повезло, что на улице меня уже ждало такси. Сначала мы рванули быстро, а потом уже и в пробке застряли. Я мог бы пойти пешком — но с моей ногой это стало невозможным. Видно, удар был сильнее, чем я предполагал.

Опоздал. Опоздал и вошел в зал уже тогда, когда Белова отправили в третий по счету нокдаун. Огромный, в промокшей насквозь майке, он рухнул под сокрушительным ударом. Хромая, открыл дверь еще здоровой рукой и прошел по коридору между зрительскими сидениями чуть вперед. И остановился. Сложив руки на груди, даже не смотря на бинты и ранения, остался стоять в проходе и смотреть на него. И не удивился, когда Белов почувствовав мой взгляд, повернул свою голову на меня. Он лежал мокрый, поверженный, лежал на грязном полу ринга и притворялся, что собирается проиграть. На его взгляд я гордо задрал свой подбородок, посылая ему ухмылку, означавшую только одно — я не верю в его слабость. Он придуривается. Виктор не может сдаться. Кто угодно, но не этот великан.

Даже в таком состоянии, он сначала ощупал меня своими черными глазами. И моментально нашел ответы на свои вопросы. Я и сам чувствовал кровь на губах. Похоже, это еще и было заметно.

По залу бежали разочарованные возгласы толпы:

— Русский слабак!

— Пусть убирается к себе, наши парни круче!

Какого же было их общее удивление, когда эта на миг и в шутку поверженная машина молниеносно оказалась на ногах и осыпала целым градом ударов своего соперника. Который только что кричал залу о своей скорой победе. Ходил по рингу и, задирая руки вверх, заявлял свою мощь. Мощь превратилась в кашу и рухнула на пол как подкошенная, не смотря на то, что была даже крупнее Белова. Виктор — машина для убийства, которую просто опасно выпускать на ринг. Неужели, они этого не знали? Мне оставалось удовлетворенно хмыкнуть. Похоже, в несомненности его победы уверен был только я. Зря ставки не сделал.

Под восторженные крики толпы, я покинул этот зал и, продолжая хромать, направился туда, где по идее должна была быть его раздевалка.

Дверь раздевалки впечаталась в бетонную стену, покрытую черной матовой краской. Вместе с тем на пороге возникла фигура Белова. Я стоял лицом к входу, у противоположной стены, опирался спиной о встроенные шкафы. Стоять было больно, впрочем, садиться и показывать, что страдаю, не собирался. Не дождется.

— Кто это сделал?!!

Я не видел ничего в тот момент. Ничего, кроме его мощного тела и горящих горем и невыносимой злобой черных глаз. Нашел, кого жалеть. Идиот.

— Какая разница, — я хотел пожать плечами, но у меня это не получилось. Боль уже зашкаливала. И Виктор это заметил.

— Кто это сделал, Кристоф?! — захлопнув дверь столь же стремительно, как и распахнув ее секунды назад, боец, только что победивший на ринге, подлетел ко мне.

— Какая разница, Виктор? — посмотрел на него снизу вверх. — Все уже позади. Мы едем домой. Ты и я.

Он дернулся было в мою сторону, я же остановил его, уперев ладонь в пылавшую грудь титана.

— Нет, не сейчас. Я… не могу.

— Прости, прости, Кристоф, — его ладонь легла на мой затылок, а лоб уперся в мой лоб.

— Мы вылечим тебя. Все будет хорошо, потому что ты больше никогда не заставишь меня отойти от тебя хоть на шаг. Никогда этого больше не будет!!!

— Не будет, не будет, Виктор. Едем уже домой.

— Так что, может быть, поженимся?

— Пошел ты.

Мы летели частным самолетом. Я не возражал. Поездка в Стокгольм оказалась слишком… утомительной и теперь мне требовался не только покой, вопреки своему характеру и общим моральным принципам, я бы даже не отказался от некоей реабилитации.

— А что, прилетим, вещи перевезем и отправимся в путешествие?

— Хорошо.

— На неделю?

— Хорошо.

— На месяц?

— Хорошо…

— На полгода?

— Белов, не перегибай. Это тебе палец в рот не клади.

Я лениво отбрыкивался от его подначек. В белоснежном салоне частного самолета мы расселись в креслах, расположенных друг напротив друга. Я устроил свою больную руку на подушке, которую примостил на подлокотник, а ногу на Белове. Там ей было не только удобно, но и тепло.

— Куда поедем? — он с интересом рассматривал мой белый носок. И спросил он, похоже, его, а не меня.

— На острова. Туда, где тепло и никого нет.

— Да? — удивился громила моей конечности. — Договорились! Знаю я один необитаемый остров. Совсем-совсем необитаемый…

Еще только десять утра. В самолет пробивались лучи летнего солнца, согревая и успокаивая своим бескомпромиссным теплом. Настолько же бескомпромиссным, как любовь Виктора ко мне.

Настолько же бескомпромиссным, как моя любовь к нему. Все позади. И отец. И Грета. И моя прошлая жизнь. Я четко определился, с кем хочу быть. С тем, кто излечил меня от душевных ран и заставил поверить в то, что на свете есть люди, которые умеют отдаваться своим чувствам со всей душой и страстью. Люди, которые умеют быть настоящими и остаются ими, даже если жизнь их нещадно бьет.

— Виктор.

— Да?

— Перед отъездом на необитаемый остров…

— Все, что пожелаешь!

— Заедем навестить мою маму?