Янина Логвин - Зимний сон малинки

Малыши быстро привыкли к новому дому и папе. И если Лешка еще какое-то время смущался Димку так называть, то стоило Гордееву прийти в детский сад и в своей гордо-мрачной манере отчитать Антона и его отца за укушенный палец дочки, как Дашка запрыгнула к нему на руки, крепко обняла и назвала папой.

POV Гордеев

Он поджидает меня у дома — худой, темноволосый тип, одетый в бесформенную футболку и джинсы. Выйдя из машины, нервно курит, поглядывая по сторонам, и, заметив его, я чертыхаюсь, понимая, что Кирилла могла увидеть Малина. Сейчас моя жена на пятом месяце беременности, и именно я тот человек, кто обещал оберегать ее покой от приветов из прошлого.

Я останавливаюсь, чтобы узнать, какого черта ему здесь понадобилось, радуясь про себя, что дети играют на площадке с бабушкой и не замечают нас.

Я не здороваюсь с ним и не называю по имени. Я задаю прямой вопрос и жду ответа.

— Зачем пришел?

— Не поверишь, на детей посмотреть. Слышал, ты собираешься их усыновить? Мне это не нравится, Гордеев, и я не буду это терпеть. Их отец — я, а не ты. И если мы не договоримся, я постараюсь, чтобы рано или поздно они об этом узнали.

Если я и удивляюсь, то виду не подаю. Вот только руки сжимаются в кулаки, и мгновенно в висках пульсирует желание атаки.

На самом деле мне плевать, что ему нравится, а что нет. Как безразличен он сам. Это бравада наносная, он знает, что если мы схлестнемся, он проиграет. Как проигрывает «Реформ-строй» и он сам все последние тендеры, превращаясь в никому не интересного игрока. Именно последнее и привело его сюда.

— Я бы тебе вмазал, Мамлеев, руки так и чешутся, но не хочу малышей пугать. Мне с тобой не о чем договариваться. Не думаю, что у тебя есть хоть малейшее право интересоваться их судьбой.

— Папа! Папа! — голос сына раздается с детской площадки, отвлекая от разрушительных мыслей, и я оборачиваюсь. Вижу, как Лешка по навесному мостику перебирается с одной горки на другую, и с криком: «Смотри, как я умею!» съезжает вниз. Снова кричит, забираясь по лесенке вверх:

— Круто, да?

Я поднимаю вверх большой палец и отвечаю:

— Круто! Давай еще!

Поворачиваюсь к нежданному гостю, который сейчас застыл, и обещаю:

— Дети называют отцом меня. Я получил это звание авансом, они мне поверили, и я сделаю все, чтобы заслужить их доверие. И если они когда-нибудь о тебе узнают, я постараюсь, чтобы ты не выдержал конкуренции.

— Это мы еще посмотрим.

Давно избитое обещание, слышанное от Кирилла не раз, а потому жалкое. Когда-то в детстве он бросался им, когда не знал, что сказать.

— Можешь смотреть сколько угодно, мешать не стану. А мы с Малиной будем жить. Я люблю ее, всегда любил, и лучше, если ты никогда не появишься на нашем горизонте. Считай, Мамлеев, что это был твой последний раз. В следующий разговора не будет, но и гарантий, что ты просто уйдешь — не дам.

Кирилл кусает губы и нервно закуривает. Сует зажигалку в карман, но она падает к его ногам. Признается, хотя его признание мне ни к черту не сдалось:

— Я тоже ее любил, хотя ты в это не веришь. Мы просто были слишком молоды. Мне было двадцать, думаешь, каждому хочется стать отцом в двадцать лет?

— Я был бы горд иметь таких замечательных детей.

— Папа! Папа! — ко мне бежит Дашка с кислым личиком и тащит за собой детскую коляску, в которой сидит кукла. — У меня колесико в коляске не крутится, — сообщает горько. — Она сломалась!

Малышка плачет и всхлипывает. Утирает ладошками глаза. Я приседаю с ней рядом и смотрю игрушку. Убираю застрявший в механизме камешек.

— Ну, и чего сразу в слезы? — улыбаюсь. — Смотри, уже все работает.

— Правда? — дочь распахивает глаза и прикладывает ладошки к щекам. Кирилл стоит в двух шагах, но она не обращает на него и малейшего внимания. Маленькая красавица, точная копия своей мамы.

— Конечно, золотце. Ну, беги!

Прежде чем убежать, Дашка кидается мне на шею и крепко обнимает.

— Спасибо, папа! Ты мой са-амый любимый!

Выпрямившись, я даю Кириллу понять, что разговор окончен.

— Думаю, тебе пора, Мамлеев. Уходи. Больше нам не о чем говорить.

У Малины счастливые глаза, губы улыбаются, а в руках — наш свадебный альбом. Его только что привезли из сервиса доставки, он в красивом, праздничном оформлении, и дети прыгают рядом, заглядываясь на фотографии.

Ну, еще бы! Им здесь отведено центральное место, рядом с родителями, и они радуются так же, как в тот день, когда увидели свою маму в белом платье.

— Какой ты у нас красивый, Гордеев, — вздыхает Машка. — Как с картинки! И не знаю, за что мне досталось такое счастье?

Вот тебе раз. Я только что думал о том же самом, только в отношении своей жены.

— Так нечестно, ты меня опередила. Я только что хотел задать тебе тот же вопрос.

Она смеется и дает посмотреть альбом детям. Поворачивается, чтобы меня обнять.

— Сочиняешь, Гордеев! — кладет руки на плечи. — Вот теперь ни за что не поверю!

Я целую ее мягким поцелуем, смотрю в синие глаза и обещаю:

— Поверишь, Малина, еще как поверишь. Уверен, что смогу тебе это доказать.

Гордеева игриво вскидывает бровь. Смотрит открыто.

— Значит, ты считаешь меня красивой? — задает вопрос.

— Значит.

— А себя счастливым?

— Да, Машка. Именно так.

Не знаю, о чем она думает, но улыбка вдруг исчезает с лица Малины, а взгляд становится серьезным:

— Дима, я очень тебя люблю.

— Знаю, любимая.

— Только не смейся, но ты — моя сказка. Мой мужчина из снов. Иногда мне кажется, что это я нашла тебя, и так страшно остаться одной. Пообещай, что будешь любить меня.

Наверняка наш разговор на этом признании не окончится, и мы скажем друг другу еще очень много нежных слов, но сейчас из самого сердца я выдыхаю только одно:

— Всегда.