Слава Доронина - Любовь не продаётся (СИ)

48 глава. Евгения

Сижу за решёткой в темнице сырой…

Раньше мы с Ларисой часто так шутили, когда день с утра был особо пасмурным, а на первую пару выпадал предмет преподавателя, аудитория которого находилась на первом этаже и была так скудно и убого обставлена, а решётки на окнах наводили на мысль, что мы, по меньшей мере, попали в начало двадцатого века. И да, тогда и в самом деле было смешно. Но сейчас я сидела в изоляторе, который мало чем походил на ту аудиторию, пусть решёток не было, лишь небольшое окно с кулак, на такие даже железные прутья не нанизывают и это место более всего походило под описание темницы. А железная дверь, которая скрывала от меня такой прекрасный мир была очень крошечная, едва позволяла пропустить одного человека…

До этого дня я никогда не думала, что могла бы оказаться в тюрьме. Пусть это пока был изолятор временного содержания, но… наверно, недаром говорят от сумы до тюрьмы… Находясь в небольшом и тёмном помещении, я сидела в углу и дрожала от холода. Зуб не попадал на зуб, я терла руками голые плечи и смотрела перед собой, снова и снова, словно на повторе, воспроизводя эту ночь в памяти.

В помещении стоял затхлый запах, горло то и дело саднило, как будто воздух пропитался плесенью. В углу спала женщина, я даже боялась смотреть в ее сторону и мечтала, чтобы она не просыпалась как можно дольше и не стала доставать меня с расспросами. Не дай Бог ещё касаться меня. Именно в этот момент я впервые в жизни задумалась о брезгливости, и стало страшно заразиться какой-нибудь гадостью. Чем обычно болели заключённые? Туберкулёз? ВИЧ? Чесотка? Очень вероятно, если настоящие преступники день и нощно находились в такой вот обстановке.

Уставшая и перенервничавшая за все эти часы, я мечтала хоть немного вздремнуть, но от холода и страха перед неизвестностью и тем, что через два дня меня должны определить уже в тюрьму, где я пробуду вплоть до суда, ввергали меня в панический ужас и шок. Внешне казалось, что я была спокойна и как будто была под воздействием успокоительных транквилизаторов, но внутри у меня все содрогалось от страха. Я боялась сделать вздох, запрещая себе даже думать о том, что будет с матерью, когда она обо всем узнает. А Миша… Сколько времени я теперь не увижу своего мальчика?

Но самое главное Артём? Как он мог оказаться таким… Таким же как все! Нет, я не жалела, что приехала в Москву, не жалела о тех ночах, что провела с мужчиной, но как же мне было больно и одиноко в этот момент. Мне от отчаяния хотелось рвать волосы на голове, биться этой самой нерадивой об стену, но что толку? Следователь уже взял с меня показания, доходчиво объяснил, что меня ждёт… Но вот только я не подписала никаких бумаг и не дала признательных показаний. И не дам! Я себе не враг. Это они — органы правопорядка — пусть разбираются, почему так вышло, что у меня — обычной девушки оказались в сумке вещи, которые я видела впервые. Я долларовые купюры и подавно не держала никогда в руках, не говоря уже о наркотиках.

Все происходящее было похоже на кошмарный сон. И все ждала, что вот-вот проснусь и все закончится.

Звякнул металлический замок и в дверях показался мужчина в полицейской форме.

— Давай, на выход, — он посмотрел на меня и указал глазам на дверь.

Щурясь от яркого света, что проникал в изолятор, я поднялась с лавочки и сделала несколько шагов. Ноги меня практически не держали, а тело дрожало. Но кое-как я все же дошла до выхода.

— Руки за спину и иди вперёд, — говорил он обыденном голосом, а у меня мурашки выступили на коже от ужаса, что я никогда не выйду больше из тюрьмы.

— Меня отпустили? — слабо спросила я теша себя надеждой, что возможно все прояснилось и ошибку исправили, а меня сейчас отпустят домой.

Но домой… Я снова вспомнила о том поцелуе Артема с незнакомой девушкой, предположительно Вестой в приватной комнате и поняла, что мне некуда идти. И к мужчине я точно не вернусь.

— Нет, пришёл адвокат.

Мужчина в форме не переминул ухватить меня за бедро, будто подталкивая вперед, чтобы я быстрее перебирала ногами. В ответ я лишь недовольно свела брови и, обернувшись, наградила его ненавистным взглядом. Хотя, по сути, мне сейчас было ровным счётом все равно. Сильно хотелось спать и закутаться во что-то тёплое. И эти обыденные желания притупляли все остальные.

Меня завели в комнату подобной изолятору. Только здесь находился большой стол и два стула. А сама комната залита ярким светом. Я до сих пор щурилась и не могла привыкнуть к нему после «темницы».

— Здравствуйте, я — Борзов Виктор Петрович — ваш адвокат. Артем мне сразу позвонил, как узнал, что с вами приключилась беда.

По телу разлилась новая волна боли и дрожи при упоминании об этом предателе. Мне точно не нужна была его помощь и подачки. Сердце больно сжалось, когда я вспомнила о его губах, которые несколько часов назад целовал меня и ласкали мое тело, а спустя какое-то время уже впивались в рот чужой женщины. Хотя нет, это для меня она таковой являлась… Но не для него.

— Я уже был у следователя. Он мне дал возможность ознакомиться с материалами дела. Это хорошо, что вы ничего не подписали и не дали никаких объяснений, но…

— Мне не нужна ваша помощь! Можете так и передать вашему… — я закашлялась, подбирая слово, зная, что тот обязательно передаст Артему мои слова. — В общем, мне ничего не нужно, — стальным голосом закончила я и смолкла, гордо вздернув подбородок.

Я лучше останусь в этой вонючей камере до смерти, нежели позволю ему еще хоть раз ко мне прикоснуться или каким-то образом войти в мою жизнь.

— Вы замёрзли? — заметил мужчина мою дрожь, которая не унималась.

Но я молчала и едва сдерживалась, чтобы не заплакать от отчаяния и обиды, боли, что выжигала грудную клетку. Теперь я прекрасно понимала, что означают слова, как птица в клетке…

— Евгения, послушайте меня, я не знаю, что у вас произошло с Артемом Александровичем, и, да, я здесь по его звонку, но в первую очередь по своей инициативе. Я заинтересован вам помочь, потому что у вас серьёзные проблемы. Если статью переквалифицируют во вторую часть, то вам грозит реальный срок от трех до десяти лет, — я даже не шелохнулась, услышав эту ужасную цифру. — Если вы мне сейчас не поможете и не расскажете все, что произошло в деталях, чтобы я мог доказать вашу непричастность к этому всему, то ваша молодость может быть безвозвратно загублена. И это будет только ваша вина и цена вашей упертости, — он подчеркнул интонацией голоса последние сказанные слова.

Адвокат как его там, ах да, Виктор Петрович, был прав. Я снова подумала о маме и Мише, а ещё зачем-то вспомнила полет на самолёте и подумала, что лучше бы сразу разбилась и не мучилась сама и не мучила других людей. Мама в любом случае будет плакать, но так хоть не сгорала бы от позора за дочь каждый раз, когда вспоминала обо мне.