Тальяна Орлова - Соблазн двойной, без сахара [СИ]

— Ты похожа на маму сильнее, чем думаешь.

Я глянула на него в изумлении:

— Неприятный комплимент!

Отец улыбался:

— Знаю. И тем не менее. Ты точно так же умеешь бить словами, хотя раньше я такого не замечал.

Я развела руками:

— С волками жить, как говорится.

— Нет, дочка, это признак слабости. Только слабые так бьют и наслаждаются тем, что задели за живое. Потому что силы не хватает заботиться о своих интересах так, чтобы не делать больно другим.

Почему-то показалось, что он говорит вовсе не о матери. И попал в самый центр моих переживаний. Но пока я запретила себе думать о Косте и Андрее, твердо вознамерившись для начала прийти в себя, а потом уже начинать размышлять.

На следующий день навестила сестренку. У нас с Верой не так много тем для обсуждения, но мы обе радовались встрече. Муж ее был на работе, а маленькая очаровательная племянница постоянно лезла на колени, как будто ей были интересны непонятные взрослые разговоры. Я почти ничего личного не рассказывала, не имела такой привычки. Слушала и многое замечала. У Веры все есть: пятилетняя дочь, верный и спокойный муж, прекрасная квартира, достаток, стабильность… Вот только блеска в глазах нет. Казалось бы, какая мелочь, а сразу замечается. Ровно пятнадцать минут сестра рассказывала о достоинствах нового кухонного гарнитура. Я кивала, соглашалась. А думала только о том, что если человек пятнадцать минут может расписывать гарнитур, то это и есть самое важное. Кухонный гарнитур. А когда она перешла к дорогущей сковороде с тефлоновым покрытием, захотелось выйти на балкон и глотнуть воздуха. Оказалось, что это даже хлеще рассказа о качестве и ценах на детские колготки. Вот так надо жить, Аня. Это должно быть важным. И Вера хоть об этом может разговаривать, а тебе не о чем. Потому что ничего столь же важного в твоей жизни нет.

А если бы я только осмелилась копнуть при ней собственные переживания, то Веру, наверное, удар бы хватил. Зажала бы ушки своей дочери, чтобы детская психика с таким непотребством не столкнулась, и попросила бы вежливо уйти. Именно вежливо, но настойчиво. Потому что нельзя портить ее комфортный мир с гарнитуром и колготками сказками о том, что все бывает иначе.

Думала, что с ума от тоски сойду, но, к счастью, впала в какое-то отупелое оцепенение, потому неделя пролетела незаметно. Андрей не звонил вообще. Костя — несколько раз, всегда немного выпивший.

— Скажи честно, Анют, ты ведь и не хочешь возвращаться?

— Не знаю, Костя. Я действительно не знаю.

— Ты, должно быть, думаешь, что я вообще ничего не понимаю? Но я только поначалу немного мебель порасколачивал, а потом понял. Андрей вообще спокоен, как будто ничего не произошло. Как будто ты не кинула нас, словно тебе вообще плевать. Я другой. Но я понял, что тебе нужны какие-то гарантии?

— Нет, Костя, не нужны. Глупость — давать какие-то обещания. Ну что, разве ты сможешь сказать, что мы будем вместе и в старости? Как себе это представляешь?

— Не представляю. Я честен с тобой, оцени хотя бы это!

— Я ценю. Но ты красив, Костя, ты безупречен. Всегда девушки будут облизываться, глядя на тебя. Я знаю, ты не любишь загадывать надолго, но определенно когда-нибудь ты захочешь кого-то из них.

— Даже если так, Анют, сейчас-то это какое имеет значение?

— Все, мне пора. Мама на ужин зовет.

Это был самый содержательный наш разговор. В другие дни Костя звонил в намного более буйном настроении:

— Анют, мы тут с Андреем в клубе зависли, девочку присмотрели. Думаем, распишем ее на двоих. Не беспокоит?

— Нет, — я рассмеялась. — Вы вправе делать все, что хотите.

— Тогда не будем. Стремная она какая-то. А вон та вроде ничего… такую я себе заберу, Андрей пусть другую присматривает. Как же он бесит со своим спокойствием!

И меня на самом деле это не беспокоило. А может, даже легче стало — жизнь продолжается. Никто из нас троих не обязан убиваться. И он почти осязаемо пытался вызвать во мне ревность. Но ревности не было — и это удивило сильнее прочего. Отупелое оцепенение оказалось самым прекрасным состоянием, чувства бьются где-то поодаль, а меня не задевают.

Справедливости ради и чтобы поменьше ссориться с матерью, я все же просмотрела вакансии трудоустройства. Но без азарта. Уже тогда понимала, что если останусь в этом городе, то задохнусь. А к концу второй недели это ощущение достигло пика. За спиной остались незавершенные дела и два человека, с которыми я обязана встретиться. А еще Андрей ни разу не позвонил, почему-то именно его звонок я рассматривала как последнюю каплю. Но он не звонил мне, а я не решалась позвонить ему. Напоследок поругалась с мамой, сказала ей, что люблю ее всякую, обняла отца и уехала, пообещав навещать их чаще.

Конечно, я отправилась в свою квартирку. Надо собраться с мыслями, чтобы позвонить обоим. И подыскать правильные слова, объяснить, что я не хочу больше пытаться быть без них. Что я запуталась, что распутаться сама не сумею. Что только время покажет, в чем именно я ошибалась. Но без них я задыхаюсь уже сейчас.

Но, войдя, замерла. В зале горел свет. Бросив сумку, я сделала еще несколько шагов.

— Андрей? Ты как здесь оказался?

Он встал, повернулся. Глаза прищурены, ни тени улыбки или радости от встречи. Сказал совершенно ровно:

— Я плачу за эту квартиру. Понятно, что мне дали дубликат ключей. И я видел, что здесь остались твои вещи, потому ты обязательно приехала бы рано или поздно.

У меня дыхание остановилось. Красивый, почти родной, как всегда — непрошибаемый. Или только показывает это, ведь зачем-то ждал. Увидела его спортивные штаны на диване, рабочую рубашку на спинке стула. Как часто он ночевал здесь, зная, что я обязательно вернусь именно сюда?

— Ты злишься? — у меня голос дрожал.

— Да, злюсь.

— А Костя говорил, что ты спокоен. Но и я вижу, что злишься. А кричать и мебель бить просто не умеешь. Я соскучилась.

— Я тоже, — и притом не сделал ко мне даже шага. — Все обдумала? Поговорим?

Я устало опустилась на пуфик, купленный когда-то мамой и многократно ею же воспетый. Уставилась в пол.

— Да, Андрей, пора. Все так сложно.

Он так и стоял напротив, заправив руки в карманы.

— Нет, все довольно просто. Костя не сможет слишком долго быть несчастным, он пытается заменить эмоции — пока не получается, но когда-нибудь у него выйдет. Ты можешь думать о себе что угодно, Ань, но никто не будет любить тебя на расстоянии годами. Избавься от этой романтической иллюзии, так не бывает. Теперь ты. Тебе все нравилось, но мешало отсутствие атрибутов нормальности, хотя бы внешних. И ты настолько труслива, что не попросила их с нас, а предпочла сбежать. И нет, я не собираюсь тебя оправдывать. Не переношу слабости в любых проявлениях.