Ульяна Соболева - Мистификация

— С ней все будет хорошо. Слышишь? Вы мои должницы… так что…

Она улыбнулась… вымученно так, скорее, ради меня.

— Да, я помню, пап. Мы обещали тебе песню записать ко дню рождения…

— Вот именно. А обещания нужно выполнять…

Ей тогда успокоительное укололи, сказали, нужно пару дней понаблюдать, пусть под присмотром врачей побудет, а в коридоре Макс все это время ждал. Он знал уже все то же самое, что и я. На его глазах все происходило. Все вместе планировали, расправу Ахмеду готовили, все до мельчайшей деталей продумали. Он видел все, знал, как я минуты считал до момента, когда уже тот самый день наступит. И сейчас он тоже понимал, какая пустота образовалась внутри. Пока что пустота. Без осознания. Он лишь за плечо меня сжал тогда и к выходу повел.

— Пойдем, выйдем, брат… Подышать нужно, а то этот бл***ий запах хлорки прям глаза режет…

— Это она Ахмеду сообщила, проверили уже.

— Я знаю, Андрей… Не вникай сейчас в это. Дочь жива. Мы тоже. Остальное — решим. Всегда решали… — Да… решим, — ответил еле слышно…

Прошли мимо двери с зеркальной поверхностью, и оттуда на меня словно чужой человек взглянул. Самого себя не узнал. Как и мир вокруг чужим казался. Все вроде то же самое, только смотрел на очертания предметов, стены больницы, лавки в сквере сквозь дымчатую завесу. Темную. Плотную. Покрытую уродливыми грязными разводами.

Одному дьяволу известно, что творилось у меня внутри. На каком адском огне я поджаривался от ее предательства. От того, какими глазами на меня смотрели те, кем я готов был рисковать. Ради нее. Ради этого нармузиновского отродья. Неужели я мог так ошибиться? Повестись на сладкую, но лживую речь. Поддаться этой долбаной страсти, наивно поверив, что в этом мире осталось еще что-то настоящее. — Не молчи, Граф… Знаю, что херово… и что говорить тошно, но…

Видел его боковым зрением, но голову не повернул, так и продолжил всматриваться в мокрый асфальт и грязные лужи, которые еще не успели просохнуть после дождя.

— Знаешь, о чем я думаю сейчас? — мы продолжали идти, медленно, так, словно не нужно было никуда спешить, действовать, поднимать на уши своих людей. Дав себе этих несколько минут, чтоб перекинуться парой фраз. Коротких, нейтральных, казалось бы, общих и банальных, только в каждой между строк все спрятано.

— Могу догадаться… бабы — они такие… их хрен поймешь, брат…

— Нет, ты не понял. Я думаю о том, какая же везучая эта гнида. Еще одну отсрочку получил. Завтра должен был сдохнуть как собака, но…

— Значит, сдохнет в следующий раз. Считай, что нам дали возможность растянуть удовольствие…

А потом посмотрел в глаза, замолчал на пару секунд и, вытащив из пачки две сигареты, протянул мне одну и спросил:

— Это правда единственное, что тебя беспокоит?

— Должно беспокоить что-то еще?

— Граф, ну мне не рассказывай… Оба знаем, ради кого вся эта бойня планировалась… Узнать причину не хочешь? — С каких пор, Макс, ты стал интересоваться причинами вместо того, чтобы судить поступки? — это было больно. Он даже слегка скривился. Мы оба знали, что я имел в виду сейчас. Я не намеренно. По крайне мере, не в этот раз.

— С тех самых, Андрей. С тех самых…

— Я приговор пока никому не выносил, Макс… — Пока?

— Да… пока.

— Твою мать, Граф… а я думал, мне сейчас придется тебя убеждать. Я даже представил себя хоть раз в роли мудрого и рассудительного брата. На твоем месте вот хотел оказаться. А ты, засранец, все испортил… Каково оно — всегда жить по уму?

Я осмотрелся по сторонам и в ответ на удивленный взгляд Макса, сказал…

— Знаешь, Макс, я намного чаще мечтал бы оказаться на твоем… Чтобы не по уму… Только не каждый себе может это позволить…

Воспоминания…

Услышал музыку, и по телу дрожь пошла. Слишком знакомо, чтобы перепутать. Я точно знал, что это одна из ее песен. От нескольких аккордов — целый вихрь воспоминаний. Они окутывают, как ядовитый туман, заставляя сердце биться быстрее и сразу же чувствовать, как в него впивается миллион острых игл. Этих воспоминаний у нас было не так много, только от того каждое из них все сильнее становилось. Изо дня в день. Мелькали перед глазами, заставляя чувствовать то тоску, то ярость от того, что опять приходится выжидать. Черт возьми, иногда мне казалось, что это мой крест — ожидание. Нужного момента. Обстоятельств. Когда все сойдется в какой-то гребаной точке. Чтобы наконец-то урвать у судьбы свой шанс на кусок счастья. Пропитанного кровью, чужой ненавистью и болью тех, кого я люблю. Но, видимо, у каждого оно свое. И я буду хвататься за него, зубами выгрызать, потому что слишком хорошо знал, что такое терять. Хоронить себя живьем. Отдаваясь во власть боли, потому что все, что осталось кроме нее — в темном гробу, заколоченном гнилыми досками, чтобы туда не проник ни один луч света. Музыка звучала из комнат Карины. Я приблизился к дверям и легонько постучал. Мелодия внезапно оборвалась, и когда я вошел, то увидел, что моя дочь отшвырнула от себя пульт от телевизора. — Карина?

Быстро смахнула с щеки слезу, только я все равно этот жест заметил, и в груди больно кольнуло.

— Да, пап? Что-то случилось?

— Карина, — подошел ближе, а она глаза прячет, в сторону отводит. Как будто стыдиться, сама не подозревая, что мне в ее глаза смотреть так же стыдно, только по другой причине. — Кто обидел, скажи мне.

— Да никто не обидел, правда. Чеслово. Просто… — и осеклась на полуслове, заметив, как я взгляд перевел на пульт, лежащий на полу. — Она врала мне. Почему, пап? Не позвонила даже после того случая. Знает ведь, как я испугалась тогда. Кричала. А сейчас что? Выступает на концертах своих, звезда… А я, я просто глупая, наивная идиотка.

— Родная моя, хорошая. Почему идиотка? Ты просто самый чистый и светлый человек на свете. Таким, как ты, всегда тяжело… — каждое слово с трудом дается, потому что успокоить должен, а она от них еще больше расстроилась. Думал, она плакать начнет, но ошибся. Подбородок вздернула и, подняв пульт, на кровать положила.

— Ну и пусть проваливает. Сильно нужно. Такая же фальшивая, как остальные. И без нее хорошо. Да, пап?

— Почему фальшивая? Может, просто возможности позвонить не было?

Не знаю, кому я сейчас лгал. Дочери, чтобы она не так больно все это переживала, или сам себя убеждал, что не было никакого обмана. Слова Карины прозвучали с долей обиды и ненависти, только я понимал — это ничтожная часть того, что обрушится на нас, когда дочь узнает всю правду. Вот сейчас я очень остро это почувствовал. Как репетиция, возможность заглянуть в будущее. Правда тогда я еще не знал, насколько оно близко.

— Пап, ну что ты такое говоришь. Какой возможности?