Наталия Миронина - Дети капитана Гранина. Нерпа моя глупая

— Возьми меня с собой. Мешать тебе я не буду, но нам лучше поехать вместе сейчас. — Полина отвернулась к окну. Она не хотела, чтобы Костя видел, как отчаянно она цепляется за эту последнюю возможность наладить отношения.

За ее спиной повисло напряженное молчание.

— Я так понимаю, что мое предложение не очень удачное. — Полина обернулась и заметила его бессмысленные манипуляции с бумажками.

— Да нет, Нерпа, пойми, — Костя суетливо зажестикулировал, — едет весь совет директоров, все будут на виду, мне не очень удобно будет при супруге, ну сама понимаешь…

— Понимаю. Тогда вопрос с повестки дня снят…

Костя еще долго что-то объяснял, что-то обещал, но Полина его уже не слушала. Она понимала, что в Дагомыс поедет Алла, и совсем не важно, отправится туда Алла, потому что тоже должна там быть или это их запланированный совместный отдых. Полина молча помогла Косте собраться и, чтобы избежать возможных разговоров (а муж делал вид, что ничего не произошло, и пытался обсудить с ней какие-то конторские сплетни), рано легла спать. Наутро, когда она встала, Кости уже не было, а на столе лежала записка: «Уехал, целую! Не скучай».

Полина открыла глаза. Из‑за полуоткрытой двери балкона доносились голоса, стук каблуков и крики ранних посетителей дворовой песочницы. Ветерок, прохладный, пахнущий летним утром, вечно обманывающий и заставляющий одеться теплее, чем надо бы, размахивал легкой белой кисеей. Солнце в эту комнату проникало только после обеда, а сейчас оно отражалось от окон напротив, отчего комната неожиданно превратилась в стеклянный сосуд, освещенный изнутри. Полина потянулась под одеялом и, нащупав ступней прохладный кусок простыни, с удовольствием укуталась по самый нос. Вставать не хотелось. Хотелось так беззаботно валяться в постели, ни о чем не думая и никуда не торопясь. Хотелось делать то, что не получалось уже почти три года. Три года спешки, обязательств, переживаний и высот, которые Полина сама себе наметила, утомили ее, и сейчас казалось, что ничего более приятного, чем это утреннее безделье, быть не может. Удивляло еще то, что она проснулась без привычной тяжести плохого настроения. Как правило, оно овладевало ею сразу, как только Полина открывала глаза. Сегодня вопреки обыкновению на душе у нее было спокойно, а на лицо не надо было надевать утомительную маску ровной веселости. Поворочавшись и почувствовав, что заснуть под этот гомон за окнами она больше не сможет, Полина встала и прошла на кухню. Записку Кости она прочла и засунула в старую керамическую вазу, где обычно хранила старые квитанции и чеки. Быстро сделала себе чай и в пижаме уселась на стул у окна. Поглядывая на летний двор, Полина с удовольствием принялась за завтрак.

Ей было хорошо. Квартира, пахнущая свежим ремонтом, продуманная до мелочей, чистая и уютная, вдруг опять ей понравилась, Полина ощутила себя хозяйкой и этого уютного дома, и всей своей жизни. Как будто с отъездом Кости исчезло то, что резало всю ее жизнь пополам. На «до» и «после», на «я» и «они», на «я» и «он». Сейчас была только «она». И она была готова к спокойному разговору с самой собой обо всем, что произошло в последний год. Полина прямо с чашкой в руке подошла к гардеробной, не спеша выбрала платье, туфли и сумку. Все три вещи она давно не носила, считая их слишком вызывающими для офиса и типографии. Разложив выбранную одежду, Полина с чашкой в руке прошлась вдоль стеллажей: хотелось выбрать книжку — незамысловатую и душевную. Ровно такую, какую будет приятно читать лежа в душистой пене. «Никакого торопливого душа сегодня. Полчаса медовой ванны, хорошая маска для лица и… Пушкинский музей или магазины…» Пробежав глазами книжные полки, она вытащила маленький яркий томик в мягкой обложке. Книжка была ей знакома со школы — «Анатомия одного развода». В восьмом классе мама прятала от нее подобную литературу — надо было готовиться к экзаменам, читать Толстого и Достоевского, а не Эрве Базена. А Полина все равно читала и запоминала мелкие детали французского быта. Не выпуская большую рыжую чашку с уже остывшим чаем, она устроилась в кресле и открыла томик наугад. «Развод подобен хирургической операции — это всегда неприятно, но необходимо…» — прочла она и, подобрав ноги, забыв обо всех планах, углубилась в текст. Только когда показалось оглавление, Полина закрыла книгу. Она еще немного посидела в кресле, внимательно оглядела картины, понаблюдала, как неугомонный ветер раздувает тюлевую занавеску, и поняла, что сейчас она репетирует будущее одиночество. Эта мысль ее не огорчила, а, наоборот, заставила внимательней прислушаться к ощущениям. Полина усмехнулась. Еще вчера она со страхом думала о том, как останется одна. Еще вчера она еле сдерживалась от слез и скандала. Ей хотелось, чтобы у Кости испортилось настроение. И только усилием воли она подавила свое желание. Сегодня казалось, что все это было в другой жизни. А отъезд Кости, освободив ее от необходимости притворяться, позволил взглянуть на происходящее спокойно. Она приняла решение. И ее совсем не волновало, что об этом решении подумают другие. А сейчас, пока у нее есть время, она попробует жить по-новому, только надо выбрать из всех возможных вариантов один, верный.

Через два часа Полина, уверенная в себе, вышла из дома. Она уже подходила к автобусной остановке, когда рядом резко затормозила темно-синяя машина и из нее выглянул водитель:

— Привет! Вот так встреча, соседка!

Полина прищурила близорукие глаза и узнала в водителе свою безответную школьную любовь.

Сколько Полина себя помнила, столько слышала мамино утверждение: главное для девочки — это учеба и знания. А еще игра на фортепьяно и рисование. Все остальные стороны жизни — платья, прически и мальчики — мамой отвергались вполне решительно. То ли мать не желала дочери разочарований и напрасных иллюзий, то ли, сама выросшая в спартанских условиях послевоенных лет, считала, что все эти удовольствия не вполне приличны. Так или иначе, но красивые женские сапожки у Полины появились только в старшем классе, а отрезать длинную косу позволили и вовсе после получения аттестата. Несмотря на это, кокетства в Полине было хоть отбавляй, а влюблялась она с пеленок. Если уж быть точной, то с первого класса. Каждый год, а то и каждую четверть объекты любви менялись, даже не догадываясь о том, что эта курносая пигалица с длинной косой за короткий срок успевала их полюбить всем сердцем и разлюбить навсегда. В шестом классе, когда Полина вдруг стала стесняться тоненькой белой футболки и коротких спортивных трусов, мама повела ее в отдел женского белья и выбрала красивый розовый бюстгальтер. Полина услышала, как худая продавщица удивленным шепотом, быстро окинув ее взглядом, произнесла: