Вера и Марина Воробей - Я не такая

— Как ты меня испугала! — сказал Кахобер Иванович, садясь рядом с ней. — Ну, разве можно так шутить со старым учителем!

— Вы не старый, — с непонятным для него упрямством сказала Ира. — Вы — самый лучший.

Кахобер внимательно посмотрел на нее и рассмеялся.

— Ну, не надо грубой лести. Я тебе и так за сегодняшний ответ поставлю пятерку.

— Не надо, — замотала головой Ира. — Надо мной все смеялись, ведь так?

— Да что ты! Все ужасно испугались. Как ты теперь себя чувствуешь? — спросил он, подавая ей руку, чтобы она поднялась…

Ира крепко сжала его широкую, плотную ладонь.

— Спасибо, — она все еще не отпускала его. — Мне теперь хорошо. Не знаю, что это было.

Лежа вечером, в постели, Ира вспоминала его карие глаза, его заботу и чувствовала такую нежность, что хотелось плакать.

Осторожно притворив дверь, к ней зашла мама и села рядом…

— Мама, — с тихой радостью сказала Ира, — как ты, думаешь, когда кого-то очень сильно любишь, может этот человек быть к тебе совсем-совсем равнодушен?

Мама задумалась и погладила дочку по голове.

— Думаю, что; если ты действительно, кого-то любишь он обязательно почувствует к тебе хоть что-то. Может, и не любовь, но что-то очень хорошее.

Ира обняла подушку и, как в глубокий обморок, упала в сон. А мама тихонько вышла из, комнаты, подошла к папе, который смотрел последние новости, и по секрету сказала:

— Знаешь, Ирочка влюбилась, я это точно знаю. Хотела бы я посмотреть на этого мальчика.

Утром в понедельник Аня готова была отдать все на свете, чтобы только не ходить в школу. Во-первых, потому, что понедельник и так — день тяжелый, а во-вторых, потому, что ей предстояло встретиться с Ваней и Светой. Она понимала, что, конечно же, они провели вместе целый день и, судя по тому, что Света так и не позвонила, эта встреча не была такой уж безобидной.

„Деревенский лопушок, — вспомнила Аня слова подруги. — Выходит, что это не совсем так“.

Света подошла к ней первой и как ни в чем не бывало бросила:

— Привет.

Аня посмотрела исподлобья, стараясь понять, что у Светы на уме, и нехотя ответила:

— Здравствуй. Как дела?

— Все в порядке. С Волковым я встретилась, как мы и договаривались. Наврала ему про кота… — А он что — поверил?

— Конечно, поверил, только очень расстроился…

— Из-за меня? — с надеждой спросила Аня.

— Да нет, из-за того, что выходные пропадают.

И пригласил, раз уж мы встретились, куда-нибудь сходить.

Аня во все глаза смотрела на Свету, и она казалась ей красивой, как никогда.

„Интересно, люди рождаются с такой гладкой кожей или как-то специально за ней ухаживают?“ — не к месту подумала она.

— Спасибо, — сказала Аня. — Ты настоящая подруга.

Она хотела развернуться и отойти, но Света схватила ее за рукав.

— Послушай, чего ты обижаешься? Разве не ты меня отправила к нему?

— Я просила тебя предупредить. Только предупредить.

Аня очень боялась расплакаться у всех на глазах.

Она больно ущипнула себя за руку, чтобы отвлечься, но душевная боль все равно была сильнее.

— И что же? Я, по-твоему, не имею права с ним куда-нибудь сходить? Он, между прочим, сам мне это предложил. А ты его что, купила?

Аня отдернула руку и пошла прочь. Ей не хотелось продолжать этот унизительный разговор, потому что в глубине души она понимала, что по-своему Света права.

„Ведь мы с Ваней не пара, значит, кто угодно может занять это место, — думала она. — А красивые всегда правы“.

Мама часто говорила Ане, что внешность — не главное, важно, что у человека внутри, а не снаружи. „Так утешают уродов“, — огрызалась Аня и уходила в свою комнату.

Можно сколько угодно говорить о том, что главное — это душа и что „не родись красивой, а родись счастливой“, но когда с тобой никто не хочет знакомиться и когда на всех дискотеках ты спиной подпираешь стены, эти слова слабо утешают.

— Анечка, в тебе есть обаяние, — еще говорила мама. — Ты веселая, а люди любят, веселых!

— Как же — обаяние, — огрызалась Аня. — Ты что думаешь, я не вижу?

И она в: сотый раз за день шла к зеркалу, чтобы травить себе душу, разглядывая толстые ноги, некрасивую грудь и короткую шею.

— Да никто тебя не будет так пристально разглядывать! — начинала сердиться мама. — Ты сама часто разглядываешь других людей? А почему думаешь, что к тебе должно быть какое-то особое внимание? Прекрати! Ты меня с ума сведешь!

А Аня и так знала, что на нее никто не обращает внимания — ни пристального, ни поверхностного, никакого. Теперь, после того, как Ваня подружился со Светой, погибла ее последняя надежда на понимание и любовь.

„Неужели мне показалось? — думала Аня. — Неужели я так жестоко обозналась принимая его за близкого человека?“

— Эй, — смущенно окликнул ее Ваня: — Есть минутка?

Она остановилась и обиженно посмотрела на него.

— Ну? — небрежно спросила она, стараясь заглушить обиду.

— Хотел спросить, как здоровье твоего, кота, — сказал Ваня.

— Мой кот жив и здоров, чего, и вам желаю, — сказала Аня, но уходить не торопилась. — А что?

— Да ничего. жалко, что так получилось.

— Да ладно, ничего страшного, — с напускным равнодушием сказала Аня. — Вы со Светой, по-моему, тоже неплохо время провели…

Она ждала, что он начнет ее разубеждать, скажет, что было скучно, что лучше бы он пошел с ней…

— Да, все было очень хорошо. — Ваня улыбнулся, припоминая эту встречу. — Мы пошли в тот самый Клуб Чайной Культуры, куда ты меня приглашала.

— В чайную?

— Да, и правда — удивительное место…

— Вы ходили в чайную? — снова переспросила Аня.

— Да, а что такого?

Ваня, никак не мог понять ее возмущения. А Аня не могла сказать ему; что эту чайную открыла она и что теперь ей обидно, что Света украла у нее и Ваню, и этот вечер, и это необычное место.

— Да так, ничего, — сказала она. — Может, сходим туда как-нибудь вместе?

— Конечно, сходим! — Ваня обрадовался. — В воскресенье мы опять пойдем туда со Светой. Может, присоединишься?

— Да уж нет, спасибо, — нижняя губа у Ани задрожала, как всегда бывало перед слезами. — Как-нибудь в другой раз.

— В другой так в другой. — Ваня растерянно смотрел ей вслед, не понимая, что ее так взволновало.

Дальше оставаться в школе совсем не хотелось.

Аня сама себе дала отгул, собрала учебники и вышла на улицу. Дул холодный, пронизывающий ветер, но она шла, не запахивая легкое пальто.

„Ну и пусть Я заболею, ну и пусть! — злорадствовала она. — Чем хуже, тем лучше!“

Она не могла простить себе того, что была такой дурой, чтобы послать на встречу вместо себя красавицу-подругу. „И о чем я только думала, — упрекала она себя. — Ваня не виноват, любой бы на его месте предпочел Свету“.