Вера и Марина Воробей - Я не такая

На секунду Ане показалось, что она нарочно прикоснулась к нему, чтобы сделать ей больно или продемонстрировать свои права, но она старалась гнать от себя эти подлые мысли.

— Я буду ждать, — улыбнулась Аня и пошла за свою парту.

— Ты что такая грустная? — тревожно спросила ее Ира.

— Да так, — нехотя отозвалась Аня. — Просто через несколько дней мне исполнится четырнадцать лет, а меня за всю жизнь еще никто не любил!

— Нашла о чем печалиться, — сказала Ира. Меня вот тоже никто не любил, я же не грущу.

— Никто-никто?

— Хотя нет, — вспомнила Ира, — был один мальчик в детском саду. Он дергал меня за волосы, ставил подножки и издевался над тем, что я картавлю. Говорил: „Ирочка, скажи „тарелка“ или „кресло“…“ Потом мы встретились с ним, он учится в соседней школе, и он заявил, что я была его первой любовью.

— Да-а, — озадаченно протянула Аня. — Всю жизнь ищешь любовь, а может, и не надо. А то будут вот так — подножки ставить или за волосы…

За дверью послышался ритмичный стук каблуков.

— Кошка! Кошка идет! — крикнул Боря. — Мышки, прячьтесь в норки!

Но никто не засмеялся.

Людмила Сергеевна Кошкина как всегда порывисто вошла в класс, придирчиво взглянула на каждого ученика, как будто все они были потенциальными малолетними преступниками, кивнула и попросила садиться.

— Получен тревожный сигнал из роно, — высоким голосом сказала она. — Стало известно, что в школах участились случаи употребления наркотиков. Должны быть приняты необходимые меры.

Все стали переглядываться и шептаться.

— Я призываю вас к ответственности, — продолжала Кошка, — и предупреждаю, что если кто-нибудь из вас будет пойман с поличным, за этим последует немедленное исключение из школы.

— Извините, Людмила Сергеевна. — Боря поднял руку и встал. — А кто ловить будет, вы?

— Сядь, Шустов, — устало сказала завуч. — Сядь и не паясничай.

Она подошла к окну, посмотрела на деревья, на небо и поправила очки.

— И еще, если кто-нибудь будет знать о наркотиках и из ложного товарищества промолчит, он тоже незамедлительно будет исключен. Все ясно?

В классе молчали. Максим Елкин недовольно качал головой. Ему не нравилась ни Людмила Сергеевна, ни ее тон, ни ее угрозы. И еще он не понимал, как это товарищество может быть ложным.

— Наша школа всегда была лучшей в районе, и я не позволю…

Дальше можно было не слушать. На смену угрозам пришли укоры, Людмила Сергеевна расходилась все больше и больше, а Ване и Свете не было до этого никакого дела. Они сидели рядом, их локти соприкасались, и это было лучше, любого наркотика.

Аня хоть и дала себе слово, но все же время от времени посматривала на них, и почему-то ей было и больно, и сладко одновременно. Больно оттого, что счастье прошло мимо и она всегда будет одинока. А сладко оттого, что счастье возможно и оно прекрасно, но не для нее.

„Только, по-моему, Света относиться нему совсем не так, как он к ней, — думала Аня. — Она только позволяет себя любить, любуется собой, отражаясь в его глазах…“

Но она тут же одернула себя. „Фу, как не стыдно, ты просто завистливая и злая, вот и все!“

Боря тоже искоса наблюдал за новой парочкой.

Но он думал совсем о другом.

„Я это так не оставлю, — успокаивал он сам себя. — Они еще меня узнают. Я им еще покажу!“

Что именно они должны узнать и что он им покажет, Боря представлял еще смутно. Ясно ему было только одно — он устроит новенькому „сладкую“ жизнь, Волков узнает, как стоять у него на пути.

С самого раннего детства Аня любила помогать маме готовить к празднику, но еще больше она любила украшать готовые блюда и стол. Все начиналось со скатерти и салфеток, в комоде их собралась целая коллекция. Сегодня, в день Рождения, полагалась белая, жесткая от крахмала скатерть, вышитая гладью. На ее фоне весело смотрелся парадный сервиз с васильками и маками. Салфетки Аня складывала треугольниками и квадратами, отгибала уголки кверху и книзу, и обычная салфетка превращалась в белую лилию. На рыбное блюдо Аня уложила зеленые листья китайского салата, и на этой полянке заалели маленькие бутерброды с красной икрой. Тарелки с ветчиной и колбасой украсили перышки лука, завитки кудрявой петрушки и розочки из редиски. Среди красноватых кусков отварной горбуши призывно желтели кружки лимона. На горках салатов, припорошенных мелко нарезанным укропом, расцвели ромашки, георгины, тюльпаны и розы, сделанные из свеклы, репы и моркови.

„Понравится ли ему у меня дома? — спрашивала себя Аня, убирая салаты в холодильник. — Интересно, что он любит больше: мясо или рыбу, домашний торт или покупной?“

На отдельном столике красовался торт с четырнадцатью свечами. Печенье и конфеты лежали в вазочках, а яблоки, апельсины и бананы — в хрустальной трехэтажной вазе.

Несмотря на то что все уже было готово к прием у гостей, Аня не находила себе места. Она металась по квартире как угорелая, бессмысленно переставляя предметы и по сто раз задавая маме одни и те же вопросы.

— А торт? Где торт?

— На столе, где же еще? — начинала сердиться мама. — Ты лучше бы села и не мельтешила у меня перед глазами.

Аня села на табуретку и печально посмотрела на маму, которая резала соленые огурцы для салата „Оливье“.

— И почему ты так волнуешься, ведь это же твои друзья? — недоумевала она. — Ты же знаешь их сто лет.

„Не всех“, — подумала Аня, но ничего не сказала. Ей не хотелось делиться с мамой своей тайной, потому что она все принимает близко к сердцу.

— А когда вы вернетесь? — спросила Аня, чтобы переменить тему разговора. Ее родители собирались пойти в гости, чтобы „дать молодежи повеселиться как следует“.

— Около одиннадцати, — ответила мама. — Пожалуйста, когда будете танцевать, — не сильно топайте, а то соседи прибегут.

— Хорошо, — кивнула Аня и отправилась переодеваться. До прихода гостей оставалось несколько часов, но ей не терпелось надеть новое черное платье, которое ей подарили родители. Оно было достаточно длинным и широким, с красивым, прямоугольным вырезом на груди. „Черное стройнит, успокаивала себя Аня. — Мне должно пойти“.

И папа, и мама, и зеркальный двойник сказали ей то же самое.

Ровно в четыре раздался первый звонок в дверь.

Это пришли Света и Ваня. На Свете была короткая прямая юбка и приталенный пиджак. „Если бы я надела юбку такой длины, это было бы уродством подумала Аня, — а ей так идет…“ Ваня протянул ей серебряный кулон с тигровым глазом, обрамленные кожей.

— Тебе нравится? — спросил он.

— Очень. — Аня тут же надела украшения и посмотрелась в зеркало.

— Еще бы — я выбирала, — вставила Света. Хотя теперь мне кажется, чтоте, с янтарем, были лучше…