Вера и Марина Воробей - Друг в зеркале

— Кроме того, я устал и хочу спать. — Герман повернулся лицом к стене и накрылся одеялом почти с головой. — Не возражаешь?

— Хорошо, — сказала Туся, вставая — Я тебе завтра позвоню.

Герман ничего не ответил.

Туся вышла на улицу и вдохнула полной грудью.

Она испытывала облегчение оттого, что покинула этот непонятный дом, где люди могут кричать так громко, что барабанные перепонки, того гляди, лопнут.

«Просто у него температура, поэтому он такой раздражительный», — оправдывала она Германа. И все равно была рада, что теперь может пойти к Лизе, спокойно посидеть и рассказать обо всем, что случилось.

«Может быть, тогда все встанет на свои места?» — думала она. Ведь Лиза всегда умела находить нужные слова, чтобы успокоить подругу.

— Какой кошмар! Какой ужас! — то и дело повторяла Лиза, слушая рассказ Туси.

Онисидели на кухне, потому что это было их любимое место, пили кока-колу, ели печенье и разговаривали.

— Если ты будешь так реагировать, вообще ничего не стану рассказывать, — обиделась Туся.

— Ну, прости, прости, — поспешно сказала Лиза. — Больше не буду. Хочешь, намажь печенье повидлом?

Туся улыбнулась и взялась за ложку.

Ей нравилось бывать у Лизы, потому что та всегда угощала ее чем-нибудь вкусненьким, а когда на душе так тревожно, невозможно обойтись без сладкого.

— Туся, хочешь знать мое мнение? — спросила Лиза, когда рассказ был окончен.

— Угу, — пробурчала Туся, потому что рот у нее был забит печеньем.

— Помнишь, как там в той песенке? «Забирай свое и беги, беги, беги, уноси свои ноги, ноги, ноги». По-моему, именно так тебе и следует поступить.

— Но почему? — воскликнула Туся.

Конечно, многое в поведении Германа и ей самой казалось странным, но о том, чтобы расстаться с ним, она и подумать не могла.

— Сказать по правде, он меня пугает, — призналась Лиза. — Мне очень не понравилось то, что он сделал с Егором. Теперь, с рукой на пере вязи, он даже вызывает у меня симпатию…

— С рукой на перевязи? — переспросила Туся. А что с ним?

— Ой, я и забыла, что ты прогуляла школу и ничегошеньки не знаешь! — спохватилась Лиза. — У Егора-то нашего рука вывихнута. И знаешь, благодаря кому?

— Догадываюсь, — погрустнела Туся.

— Оказывается, он ничуть не притворялся, когда завывал от боли. Теперь ходит с забинтованной рукой и перекошенным лицом. Так что ты можешь гордиться — из-за тебя происходит смертоубийство.

— Да уж, какая тут гордость, — горько сказала Туся.

Раньше ей всегда хотелось, чтобы ее защищали, за нее сражались, ведь это так романтично. Но когда она представила покалеченного Егора, то поняла, что в этом нет ничего романтичного.

— Тебе не кажется, что слишком много трагедий вокруг одного человека? — внезапно спросила Лиза. — Ты о чем? — Туся думала о своем, и Лизины слова вывели ее из задумчивости.

— Смотри, отец Германа сгорел на даче, его девушка погибла какой-то дикой, нелепой смертью, при первом же знакомстве с Егором он сломал ему руку. Не многовато ли?

— Многовато, — подтвердила Туся, но тут же добавила: — Бывает же так, что одни люди живут себе припеваючи, а на других падает несчастье за несчастьем?

Лиза в задумчивости потерла висок.

— Кому жизнь — карамелька, а кому — одни муки? Бывает и так, — согласилась она. — Но все, что связано с Германом, кажется мне очень подозрительным. Кстати, ты видела хотя бы одного его друга?

— Нет, — ответила Туся.

— Вот это тоже странно, — сказала Лиза и начала ходить по кухне из угла в угол.

— Сначала я думала, что он меня не хочет знакомить со своими друзьями, — призналась Туся. — Но потом он сказал, что их у него нет, потому что он… — Она вспоминала слово: — О! Самодостаточный!

— Ни одного друга за всю жизнь! Это плохо говорит о человеке, — категорично заявила Лиза.

Может быть, близких друзей не может быть много, но знакомых должно быть пруд пруди, в. этом Лиза была убеждена. Должны быть люди, которым ты можешь позвонить, и они будут рады, или с которыми ты можешь встретиться и поговорить о том, что волнует.

Другие люди — это зеркала, отражаясь в которых мы можем понять свою истинную ценность, а когда перед человеком нет зеркала, он быстро теряет человеческий облик.

— Кроме того, — продолжила Лиза вслух, — если человек хамит своим родственникам, не думай, что с тобой он будет обращаться по-другому.

— Это ты о его матери?

— Да, о ней. Уж не знаю, что она ему сделала, а только никакая мать не заслуживает, чтобы с ней так разговаривали.

Туся приуныла, даже перестала есть печенье и замолчала. А Лиза разозлилась на себя за то, что огорчила лучшую подругу, но, когда хочешь добра, часто приходится делать больно.

— А может быть, я и не права, — с наигранной веселостью сказала она. — Может, сегодня день такой нервный. Может, сегодня полнолуние или что-нибудь еще.

Туся робко улыбнулась.

— Я не могу потерять его сейчас, — призналась она, — Я слишком к нему привязалась.

— Значит, не потеряешь, — убежденно сказала Лиза. — А можёт, он мне так не нравится, потому что слишком нравишься ты, и все вокруг кажутся недостойными тебя?

Лиза обняла подругу и поцеловала в висок. В такие моменты ей казалось, что она намного старше Туси и должна беречь и защищать ее, потому что, когда человек любит, он становится слепым и беззащитным, как новорожденный котенок, которого несут топить.

На следующий день рано утром Туся снова отправилась навещать Германа. Она оправдала его поведение высокой температурой и присутствием в организме злого вируса и все простила.

Туся позвонила, но никто не открывал. Она звонила все настойчивее и прислонялась ухом к двери, чтобы услышать — не идет ли кто ей навстречу.

Но никто не шел.

Тогда Туся бессильно оперлась о дверь, и, к ее большому удивлению, дверь поддалась и плавно открылась.

Пройдя прямиком в комнату Германа, Туся обнаружила его безвольно лежащим на разобранной кровати. Лица не было видно, а волосы разметались по подушке.

— Герман, это я, — сказала Туся, касаясь его плеча. — Ты не спишь?

Он не отвечал, но Туся почувствовала, что плечо его тихо вздрагивает. Она погладила его по волосам, отчего он затрясся еще сильнее, и уже можно было различить звуки сдавленных рыданий.

— Герман, что с тобой? — не на шутку испугалась Туся. — Ответь мне!

И тут он повернулся к ней, и она увидела помятое, заплаканное лицо, искаженное страданием. Никогда Туся не видела его в таком состоянии. Все внутри у нее похолодело от страшного предчувствия.

— Ее больше нет, — чужим, резким голосом сказал он. — Не могу смириться с тем, что ее больше нет!

«Почему вдруг он вспомнил о Нате? — подумала Туся. — Конечно, такая боль всегда с тобой, об этом приходится помнить всю жизнь. Но странно, что сейчас, спустя несколько лет, он все переживает так остро».