Наталья Нестерова - Немного волшебства [litres]

– Доченька, я сейчас у Нинули, – сказала Эмма Леонидовна в трубку, когда Нина ответила. – Мы хотим обсудить смету предстоящей свадьбы. Сколько человек планируется? Дома или в ресторане?

– Мама, я за Ваню не выхожу.

– Как? Ты только вчера объявила, что женитесь!

– А сегодня всё переменилось.

– Ты не выходишь замуж?

– Выхожу. Но не за Ваню, а за Гришу Симонова. Помнишь его? Со мной на кафедре работает…

– Нина! Я не нахожу слов! Что за свистопляска? Ведь это не игрушки! Сегодня у тебя один, то есть второй, а завтра будет третий?

– И последний. Остался только вьетнамец Май Ноанг Лонг.

– Какой май? На дворе зима! Почему вьетнамец? Нина, что с тобой творится? Ты с ума сошла?

– Не без того.

– О господи!

– Мама, не волнуйся. Я пошутила.

– В какой части твоих заявлений? О беременности тоже?

– Нет, беременность имеется. Но суетливые поиски кандидата на формального отца моих детей – это, наверное, симптомы психоза или шизофрении. Я осознаю, только совладать не получается.

– Ниночка, сейчас приеду домой и мы…

– Не торопись. Я очень устала, ложусь спать, не буди меня. Хорошо? Мама, на Западе принято сейчас рожать одиноким женщинам, модно даже. Однополые гомосексуальные пары детей заводят…

– Какие-какие пары? Доченька, говоришь точно пьяная. Ты случайно?..

– Алкоголя не употребляла, от шоколада охмелела. Три плитки съела. Мама, в тот Новый год, помнишь, вы с тетей Ниной удивлялись, куда пропали конфеты в коробках и плитки шоколада? Это мы с Иваном съели. В основном – я. Ванька следы заметал.

– Не помню.

– Нам лет шесть или семь было.

– Всё равно не помню. Ниночка…

– Да нормально со мной, мама. Меня от сладкого развозит как от шампанского. Сейчас усну сном младенца… И все-таки два младенца – это перевыполнение… как под правительственную программу… Хотя некоторые рожают и тройню, и больше, в книгу рекордов Гиннесса уже не принимают…

– Ниночка!.. – простонала Эмма Леонидовна.

– Мама! Будь спок, то есть будь спокойна, как говорит один из претендентов мне в супруги, Григорий Викторович Симонов.

– Какой Викторович?

– Зови его просто Гриша. Мама! Я по твоему дыханию слышу, как у тебя повышается давление и начинается тахикардия. Поводов нет! Я дома, в постели после душа, слегка забалдевшая после сладкого и собственных глупостей. Ты кого-нибудь просила взять тебя замуж? Нет? И не пробуй! Удовольствие отрицательное.

– Нина, скажи мне честно!

– Только шоколад!

– Ты дверь входную точно закрыла?

– На три оборота. Ты меня любишь?

– Каждым ударом сердца.

– Это самое главное. Без тебя я бы пропала, а без мужа обойдусь.

– Конечно, моя доченька.

В то же самое время Нина-старшая, наведавшись к сыну, обнаружила Ванечку разговаривающим по сотовому телефону. С Катей. Лицо счастливое, губа нижняя влажная и оттопыренная, как бывает у сына, когда он особенно ценное открытие сделал.

Услышала прощание: «Целую тебя, Катрин! Кэти, кошечка, котенок!»

– Сынуля, – мягко попеняла Нина Сергеевна, – зачем ты другой девушке голову кружишь, если женишься на Нине?

– Нет, – помотал головой радостный Ваня. – Уже не женюсь.

– Почему? – растерялась мама и задала глупый вопрос. – Кто тебе сказал?

И получила быстрый ответ:

– Катрин. Она только что сказала, что на Нине жениться не надо.

Прозвучало как из уст детсадовского подготовишки: мне воспитательница сказала, что на утреннике я буду хорошим зайцем, а не плохим волком.

Инфантильность, которая, с точки зрения мамы, только оттеняла гениальность сына, все-таки должна иметь пределы. Слушаться маму – нормально. Подчиняться посторонним девушкам, пусть и приятным во всех отношениях, – это слишком.

– Ваня! – нахмурилась Нина Сергеевна. – Ты меня ставишь в неловкое положение! На кухне сидит Муля, которая приехала обсуждать вашу свадьбу.

Но сын уже избавился от припадка инфантильности и вполне логично спросил:

– Что важнее: несколько неприятных минут твоих объяснений с подругой или моя жизнь, запущенная по неверному пути?

Вопрос был справедлив и ответа не требовал. Однако Нина Сергеевна хотела ясности.

– Но на ком-то ты женишься? На Кате?

– Не исключено, хотя пока недостоверно.

– Иван! Я имею право знать о твоих планах.

– Ты узнаешь о них первой. Без твоего совета ничего предпринимать не стану.

Ваня давно усвоил: чтобы мама не досаждала опекой, наставлениями, тревогами и нравоучениями, надо подтвердить, что она первая скрипка и дирижер его судьбы. Мама успокоится и оставит его в покое.

Так и получилось.

– Спасибо, мой мальчик! – облегченно вздохнула Нина Сергеевна. – Конечно, рассуждая справедливо, ты можешь составить счастье любой женщины. Но далеко не каждая сделает счастливым тебя.

Нина Сергеевна вернулась на кухню, где сидела погрустневшая и встревоженная Эмма Леонидовна.

«Уже знает?» – подумали обе, посмотрев друг на друга. И несколько минут сидели в молчании, не зная, как начать тяжелый разговор.

– Муленька, я должна тебе признаться.

– Я тебе тоже.

Им так хотелось поскорее выплеснуть тайное, что сказали одновременно.

– Ниночка беременна от проходимца-альпиниста, не хочет делать аборт, будет рожать.

– У Вани появилась новая девушка, которая давно у нас ночует.

Снова повисло молчание. Каждая переваривала сообщение подруги. Обе испытали шок и возмущение. Через несколько секунд посыпались упреки.

– Ты хотела, чтобы Ваня женился на твоей дочери, которая носит чужого ребенка?

– Ты обсуждала со мной, как поженить детей, а Ваня в это время с другой роман крутил?

– Как ты могла утаить от меня?

– Почему ты скрыла правду?

– Я не ожидала от тебя подобного!

– Это почти подлость!

Восемь из десяти пар подруг на их месте не остановились бы, продолжили обвинять и упрекать, рассорились бы вдрызг и навсегда. Но не Эмма и Нина. Они настолько прочно и давно любили друг друга, вросли одна в одну, что любой разлад воспринимался как конфликт с самой собой. Не может ведь твоя правая рука поссориться с твоей же левой? Кроме того, у них с детства имелся безотказный способ выхода из драмы – слезы.

Плакали вместе, одновременно. Сначала – от обиды и жалости к себе, потом – из-за сочувствия к подруге. Сначала – порознь, потом – обнявшись. Длительность рыданий и продолжительность первого этапа зависели от тяжести конфликта и возраста. Сломанная кукла в детстве – полчаса слезоизвержений. Переманенный кавалер в юности – пятнадцать минут всхлипов.

Эту их особенность коллективного слезопускания знали и близкие. Поэтому Ваня, услышав рыдания на кухне, подошел к двери, приложил ухо: дуэтом ревут? Значит, всё в порядке. И не подумал заглянуть, утешить. А когда пришел домой отец, приложил палец к губам: