Алиона Хильт - Страсть под турецким небом [litres]

Поскольку отель находился в самом отдаленном уголке Белека, дорога туда и обратно со сбором людей занимала больше часа, из дома я уходила рано, а приходила поздно. С Алту мы практически перестали пересекаться, я видела его только спящим. Когда я пыталась с ним поговорить, он ссылался на свою усталость и необходимость отдохнуть перед работой. «О чем ты хочешь говорить? Давай как-нибудь потом, я сейчас устал», – отвечал он мне каждый раз и переворачивался на другой бок.

Рано утром я просыпалась, напяливала шерстяные носки и халат, в полудреме заваривала себе горячий чай. Кипяток обжигал мой язык, но я не могла согреться, тряслась как осиновый лист. «Надо же, так холодно где-то там внутри… Я сбежала от петербургской осени, но холод привезла с собой. Странно». Когда я сидела в самолете Пулково – Анталия, мне казалось, что я вернусь и случится чудо, все встанет на свои места, теплый средиземноморский ветер окутает меня и будет хорошо, как раньше.

Влажный воздух дунул мне в лицо, когда я спускалась по трапу самолета. Мне было тревожно, но я гнала тревогу от себя. Анталия была такой же, как и два года назад, – гостеприимной и солнечной, турецкий язык – ласковым и приятным слуху, люди улыбчивыми и готовыми прийти на помощь. Но куда делась та магия, которая была в моем сердце?

Да, все было таким же, как и прежде. Я была другой.

Мое состояние в тот момент можно было охарактеризовать так: эмоциональное выгорание и нестабильность. С одной стороны, неопределенность в отношениях, недосказанность и опустошение. То самое состояние, когда хочется биться головой о стенку, чтобы тебя выслушали и обняли, но тебе не дают ни единого шанса. Конечно, зачем что-то обсуждать и тратить нервы, если все и так, кажется, работает? Как странно, что в отношениях всегда участвуют двое, и двое могут находиться на совершенно разных ступенях одних и тех же отношений. Одного все устраивает, а другого – нет. Плюс моя работа в тот период была очень трудная и опустошающая еще больше, хотя, казалось бы, некуда. Видимо, я не была готова к бесконечным инфотурам, странноватым коллегам и неуравновешенному и строгому директору. И даже то, что отель толком еще не открылся и мы в основном изучали документацию и системы бронирования, меня выжимало, как лимон. Ежедневное обучение на турецком, сложные особенности управления, специальные термины и определения – повышение квалификации было обязательным пунктом моего контракта.

Каждый день я чувствовала, что мой мозг кипит и растворяется в новой версии программы «Фиделио», но мысли улетают куда-то в личную жизнь, сконцентрироваться было практически нереально. Впервые в жизни я не смогла доучиться до экзаменов. Я помню, как сидела на зачете, вдруг встала и вышла из аудитории, села за свой компьютер в бэк-офисе и рыдала. Рыдала о том, что я не в состоянии настроиться на учебу, о том, что я безвольная тряпка, что ничего в жизни не достигну, что не в состоянии сохранить семью, что моя жизнь закончилась… Столько всего было в моей голове в тот день, все напряжение, накопленное за долгое время, вырвалось наружу в истерику. Я сослалась на плохое самочувствие и уехала на служебном автобусе к родителям.

– Дочка, что случилось? Ты в последнее время грустишь, – говорила мне мама Гюльнур.

– Тетушка, я больше не знаю этого человека, я потеряла с ним всякий контакт, я себя не узнаю с ним! – отвечала я и просила совета.

– Уезжай, дочка, к семье, проси на работе отпуск, ты себя не щадишь, и он что-то расслабился, думает, ты никуда не денешься, я с ним поговорю, пока тебя не будет. Так дело не пойдет.

– Как уехать? Бросить все, вернуться в Россию? – повторила я вслух вопросы, терзавшие меня много недель.

– Посмотри на себя, – сказала мама Гюльнур, проведя своей ладонью по моей щеке. – Ты несчастлива, ты устала. Если ты сейчас продолжишь, то сломаешься – у тебя не осталось сил, я это вижу. Не дай себя сломать.

Через несколько дней скрепя сердце я написала мюдюру (директору) эсэмэс и отключила мобильный, а про себя думала: «Если я уеду, если с Алту покончено, как же я буду без его семьи?» Для меня они были родителями, и это чувство скорее всего стало тем якорем, который я не могла никак поднять.

Нет, я не улетела в тот же день, я просто не вышла на работу. Я сидела в пустой гостиной в розовом кресле, слезы текли ручьями, я не знала, как быть. Жить так дальше я не могла и не хотела, а что-то менять было страшно. Я боялась не просто совершить ошибку, а похоронить все те усилия, что я вложила в эти отношения. Говорят, что человек любит другого тем больше, чем больше для него делает. Алту не сильно дорожил нашим союзом, а я цеплялась за каждую соломинку, за каждый едва видимый шанс на наше совместное будущее. Любила ли я его? Сейчас мне кажется, что нет. Скорее это была просто привязанность, которая держит порой сильнее, чем любовь. Сейчас я не могу сказать точно, когда я все же решила улететь, события перемешались в моей памяти (кажется, это был ноябрь), но я снова оказалась в Петербурге с непонятным чувством незавершенных действий. Мы с Алту вроде не были вместе, но и не расстались, я носила кольцо на безымянном пальце. На душе скребли кошки, но обратно ехать было бы большой ошибкой, поэтому, чтобы оградить себя от плохих мыслей, я, как настоящая девочка, покрасилась в блондинку и записала нас с мамой на шейпинг. Как говорится, в любой непонятной ситуации меняй прическу.

Где-то в глубине души, наверное, я ждала от Алту какого-то сумасшедшего поступка. Если бы он приехал, снова взял меня за руку, снова сказал бы: «Доверься мне!» – без упреков и дурных воспоминаний, я решилась бы вернуться. Все мы ждем, что однажды на горизонте появятся алые паруса и прекрасный и благородный Грэй скажет: «…жить мы с тобой станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали…» Но он не приехал. Он изредка звонил и присылал эсэмэски, ничего не значащие, без стремления выяснить, что же нам делать дальше.

– Котенок, как ты? Что делаешь?

– Спасибо, все хорошо, смотрю объявления о работе, хожу на спорт.

– Аааа, ну молодец. Я скучаю.

– Я тоже… Алту?

– Да, котенок?

– Передай привет родителям, очень прошу…

Пауза повисла на неопределенное время. Что я чувствовала тогда? Наверное, мне было хорошо, я вернулась в детство, у меня отпала необходимость решать бытовые вопросы, думать о том, как сэкономить… Нервозность рождалась лишь от постоянных вопросов знакомых: «Ну что, когда свадьба?» Я не знала, как ответить на этот вопрос, и пыталась отшучиваться. Вспоминая прошлое, рассказывая вам эти маленькие истории, я сама потихонечку пытаюсь разобраться и ответить на этот вопрос, могло ли сложиться все иначе. Говорят, что отношения – это фарфоровая ваза: не удалось разбить сразу – на ней появляются трещины, и как ее ни склеивай, прежней она не станет. Наша с Алту ваза, видимо, была заклеена вдоль и поперек, и однажды она просто-напросто не выдержала дуновения легкого анталийского бриза – разлетелась на тысячи осколков. А может быть, был еще шанс? Ведь мы не расстались навсегда, не завершили наши отношения. Без замирания сердца, веры в бесконечное счастье и без радости от мечтаний я продолжала быть его невестой… Статус, которым я так гордилась и который лежал тяжелым грузом на моих хрупких плечах. Мысли о том, а будет ли свадьба, я старалась оттолкнуть от себя и сконцентрироваться на настоящем.