Яна Ясная - Новая история Колобка, или Как я добегалась

А еще я поймала себя на том, что испытываю что-то, подозрительно похожее на ревность. Мирослав, сволочь обаятельная, Радомилович легко и непринужденно разговорил мою недоверчивую буку — а я, между прочим, всё это у нее по капельке, по крупинке выманивала!

Повертев эти мысли, я отмахнулась от них.

Беспокойство свербело и грызло, а я никак не могла выловить причину.

А у Мирослава другие мысли в это время варились.

Бросив быстрый взгляд в зеркало на Аду, он осторожно уточнил:

— Ад, а ты не припоминаешь, ты, когда в детдом попала, не болела? Вот чтоб прям сильно? Не было такого?

— Ну, было, — удивилась Ада. — А что?

Он дернул плечом, и когда заговорил, то уверенности в его голосе особой не было.

— Да, понимаешь, похоже кое на что твое описание. Чтобы в один год дом начал рушиться — это всё же… Странно. Я не большой специалист в ваших возможностях, но похоже, что ты те три года дом на себе держала. Бабушка часто болела? Скорую к ней вызывали?

Она растерянно кивнула, и Мир невесело сощурился:

— Очень похоже, что ты бабушкино здоровье на себе тащила. По-детски, неосознанно, неумело… Замкнула всё на себя и держала, сколько смогла. Потом тебя забрали — ключ из замка вынули. Система развалилась, и всё, как ты выразилась, посыпалось. А тебя накрыл откат. Потому и болела, потому и не раскрывалась так долго — двадцать один для ведьмы, это все же поздновато, одиннадцать — слишком рано. Очень потратилась и надорвалась.

Я потерла грудь, поморщилась.

— Мир, а почему товарки по ремеслу Аду не нашли, не поддержали как-то? Ты же сам говорил — ваши предпочитают держаться кланами, семьями. И в Чернорецке довольно большая община. Всё-таки девчонка одна осталась, ей поддержка как никогда нужна была…

— Угу, — он кивнул. — Предпочитают. Наши. А ведьмы — индивидуалистки. Каждая сама по себе и все сами за себя. Стихия и хаос. Как их главы кругов в повиновении удерживают — большой вопрос. Да и вообще… Сила развращает, Лен. Сила, передаваемая из поколение в поколение — тем более. Порождает ощущение вседозволенности. Люди, зачастую, начинают считать себя выше других…

— Ага, — поддакнула ему с заднего сиденья Адка. — Например, начинают думать, что имеют права прийти и отобрать чужое дело!

— Мы не… — досадливо начал Мир традиционные возражения, но мадемуазель-правдолюб его снова перебила.

— А получив в ответ твердое “Нет!”, начать угрожать!

Всё-таки, однажды Адку за её характер задушат.

Мирослав, железные нервы, Радомилович на провокацию не повелся, в оправдания не скатился, только посмотрел на ехидну и головой слегка покачал.

Мол, юна ты еще, девица, и зелена, и жизни не знаешь!

Девица в ответ сощурила глаза — как по заказу, юные и зеленые. Но, что бы там не думал Мир, жизнь — знающие.

Я потерла грудь, пытаясь сформулировать, что же меня так беспокоит.

Тревога нарастала, но каждый раз, когда я пыталась сконцентрировать на ней свое внимание, она рассеивалась, и локализовать причину не получалось.

— Лен, с тобой всё в порядке? — спросил Мир, поглядывая на меня искоса.

— Да, всё хорошо, — я потерла руки. — Вот здесь поверни налево.

Он посмотрел вопросительно на меня, недоуменно на навигатор, рисующий прямую линию пути, и промолчал. Со сменой сигнала светофора машина свернула влево.

Беспокойство усилилось, но теперь я по крайней мере смогла ухватить его за хвост.

— Быстрее. Здесь направо, и сразу под мост. Сейчас будет развязка, там застрять можно, съезжай во дворы.

Нервы гудели. Как только я поняла, куда меня тянет, они вытянулись в струну и теперь от малейшей задержки пели мне — быстрее, быстрее, быстрее!

Если бы я могла, я бы вышвырнула Мирослава из-за руля и повела машину сама, сворачивая время и пространство, вытягивая путь по прямой, кратчайшим путем из точки А в точку Б…

— Вы свернули с маршрута, — механическим женским голосом повторял навигатор.

Адка вцепилась в спинку кресла и смотрела огромными круглыми глазами, не понимая, что происходит.

Быстрее, быстрее, быстрее — шептали мне все чувства.

Опаздываю, опаздываю, я безнадежно опаздываю!

Знакомый двор, знакомый дом.

Консьерж, вылетевший наперерез нашей бравой троице:

— Вы к кому?

— Ольга Владимировна Колобкова, к Елистратову, в двести восьмую! — отбарабанила я, снова без всяких сомнений зная, что Макс не аннулировал мой гостевой пропуск. — Это со мной!

— Не положено! — резвый парень, беспрепятственно пропустивший к лифту меня, перегородил дорогу Миру и Адке.

Вдавливая кнопку вызова лифта, я краем глаза успела заметить, как Ада, сверкнув глазищами, отступила в сторону, как Мир пытается что-то объяснить охраннику… А я лишь на месте не плясала — быстрее, быстрее, быстрее!

Мигнула красная единичка на табло, открылись двери…

— Лена, стой! Куда одна?!

Голос Мира отсекло лязгнувшими створками, я с легким удивлением обнаружила рядом Адку, и кабина стремительно поднесла меня вверх.

Снова надзнание прошило меня насквозь, развернуло мир как объемную картинку во всех измерениях. Я не сопротивлялась и не сомневалась, я держалась за это озарение и скользила сквозь реальность иголкой, сшивая её пласты в будущее единственно возможным вариантом.

Выйти на девятом, позвонить в дверь квартиры под Елистратовской. Мне отзываются почти сразу, а для меня секунды растягиваются в вечность, перевитую моим страхом.

Там, за дверью, стоит пожилая женщина, которую я не видела ни разу, но про которую в нынешнем наитии я знаю главное — она смертельно боится взрыва бытового газа. Ей Макс оставляет ключи. И потому на ее дребезжащее “Кто там?” я без сомнений отвечаю:

— Здравствуйте! Я подчиненная Максима Елистратова, он беспокоится, что забыл утром выключить газовую плиту, и прислал меня проверить.

Я контролирую голос, чтобы он звучал спокойно и ровно, и это невыносимо, потому что внутри всё вопит и визжит “Быстрее-быстрее-быстрее!”

Дверь открывается, и пожилая дама смотрит на меня строго и недоверчиво.

— Макс сказал, вы дадите ключи, — настолько очаровательной я не старалась быть никогда, и сейчас всем видом демонстрировала, как я достойна доверия.

Седую соседку Макса раздирают сомнения — можно ли мне верить? Но газ… Она колеблется между подозрительностью и въевшимся страхом, а я схожу с ума, удерживая маску обаяния.

Быстрее-быстрее-быстрее, карга старая!

Адка сзади наваливается на меня грудью, обнимает за талию и тянет так сладко, что практически поет:

— Пожа-а-алуйста!

Соседка смаргивает. И отступает — перед нашим носом закрывается дверь.

Я стою и чувствую, как утекают драгоценные секунды — каждая сквозь меня, сквозь сердце и солнечное сплетение, царапая мне нутро.