Айя Субботина - Обман

Я чуть не давлюсь картошкой, но быстро выставляю вперед руку, когда бабник пытается встать, чтобы похлопать меня по спине. Нет, он точно что-то принял, потому что даже раньше, когда издевался надо мной, не выглядел таким болваном.

— На мою задницу, Марк Червинский, мужчинам, не обремененным интеллектом, можно только смотреть, но не трогать. Заруби это себе на носу.

— Я закончил экономический с красным дипломом, — хвастается он.

— Уверена, он висит в рамке на почетном месте в доме твоих родителей.

— Неа, валяется где-то в коробке, — небрежно бросает Бабник. — А еще у меня красный диплом по маркетингу.

— И золотой член, — говорю первое, что приходит в голову… и снова экстренно набиваю рот картошкой.

Иногда лучше жевать, чем говорить.

— Самый обычный член, чуть больше среднего, обрезанный. — Червинский нарочно садится так, чтобы мой взгляд невольно уперся в выглядывающую из-под свитера бляху ремня, и немного ниже. — Никто не жаловался, Молька.

Он явно собой доволен. Это откровенное самолюбование просто злит, потому что как только я начинаю думать, что и Червинскому не чуждо ничто человеческое, он тут же убеждает меня в обратном. Но оно и к лучшему: последнее, что мне нужно — проникнуться симпатией к человеку, который даже не в состоянии запомнить мое имя.

Поэтому я приподнимаюсь, цепляю на лицо фирменную приветливо-бестолковую улыбку и, глядя прямо на ширинку Червинского, говорю:

— Рада знакомству Семен! Голова не болит?

Марик, который как раз сделал глоток, громко закашливается и выплевывает на свитер не выпитый кофе. Сначала матерится, а потом, давясь смехом, говорит:

— Вообще-то иногда я зову член Мариком-младшим, но сгодится и Семен!

Сказать ему, что он только что проорал это на весь зал?

Марик все еще вопросительно ждет моего ответа, когда начинает понимать, что сидящие за соседними столами люди очень пристально смотрят в нашу сторону, а некоторые даже расчехляют телефоны для прямой трансляции в ютуб. А что поделать, Червинский, это тебе не модный ресторан, где у посетителей есть понимание о такте. Да и то не всегда.

Здесь собирается публика, которая за годный стрим продаст душу дьяволу. Ну а мужик, орущий, что поименовал свой член, точно получит много-много «больших пальцев».

— Черт, — ругается Бабник, и пытается сесть боком, чтобы его лицо не очень попадало в объектив телефона сидящего напротив парня. — Молька, ты уже наелась?

Вообще-то да, но не могу отказать себе в удовольствии еще немного полюбоваться на полет подстреленного альбатроса. Червинский такой забавный, когда ему неловко. И это даже странно, потому что таким толстокожим должно быть наплевать на всех, а мачо ведет себя так, словно пара коротких видео могут испортить ему жизнь.

— У меня еще коктейль, — говорю я, размахивая перед носом Червинского большим и наполовину пустым стаканом.

Что-то ты скрываешь, толстокожий красавчик…

Что-то такое, что делает тебя простым смертным, и ты очень боишься, что и другие это увидят.

— Что? — Бабник сразу реагирует на мой прищур, и я не успеваю замаскировать мысли под что-то нейтральное. Видимо, не такой уж он дурачок, раз неплохо читает по лицам. — Думаешь, почему мне не срать на всех этих недоделанных Спилбергов и Джексонов?

— Типа того, — не отпираюсь я. Если уж пойман на вранье, то лучше не отнекиваться.

Ситуацию это уже не спасет, а вот усугубить очень даже может. Я и так слишком открылась перед чурбаном, и до сих пор не понимаю, как это вышло. — Ну так почему тебя это так задевает?

Марик минуту колеблется, а потом открывает рот… чтобы спросить:

— Ну и кого я должен корчить перед твоей теткой?

— Так и запишем: «Ну умеет филигранно уходить от ответов». — Я делаю вид, что пишу по невидимому пергаменту, а потом прячу его же в несуществующий карман на груди.

Что поделать — иногда меня тянет на театральность.

— А еще запиши, что ты от него без ума, — предлагает Червинский, и теперь уже я чуть не давлюсь напитком.

— Ты совсем берегов не видишь?

— Что за пошлый сленг, — он довольно улыбается, празднуя заслуженный триумф: все-таки не каждый день с меня вот так запросто сдергивают маску. К счастью, под ней у меня еще много всяких личин, и вряд ли Червинский так пристально следит за маленькой страшной серой мышью, чтобы заметить секундный проблеск настоящей меня. — Уговорила, Молька, беру тебя замуж. С Клейманом все решу. Скажу, что в ближайшие пару лет его помощница будет помогать мне обеспечивать продолжение рода Червинских.

— Да я лучше удавлюсь, чем рожу ребенка с такой фамилией, — огрызаюсь я и быстро поднимаюсь из-за стола. — Отвези меня домой, Казанова. На сегодня у меня передоз твоих глупостей.

Я срываю с вешалки пальто до того, как Червинский врубает джентльмена и помогает мне одеться. Но все же он снова меня достает, цитируя в спину глупую фразу из старого фильма:

— Первым у нас будет мальчик!

Наверное, я мазохист.

Ну а как еще объяснит тот факт, что чем больше моя адская козочка огрызается и шипит, тем сильнее мое желание обладать ему единолично и на веки вечные? То есть, это сродни чувству счастья от того, что в тебя втыкают иголки: больно и некомфортно, но хочется быть психом, закатывать глаза, пускать слюни и просить «Ещееее…»

— Ты на дорогу смотришь хоть иногда? — ворчит Молька, когда я в очередной раз поворачиваю голову, что оценить ее ноги под юбкой. Все-таки, что там у нее? Я готов просить даже целлюлит, а это не просто подвиг — это лучшее доказательство любви.

— Похоже, чтобы я в кого-то врезался? — подначиваю я.

— Похоже, что я не хочу стать инвалидом только потому, что тебе не дают покоя мои колени.

— Ну ты же их вечно прячешь, а мне просто необходимо иметь достаточно простора для фантазии… чтобы не скучно провести вечер в компании с… Семеном.

Адская козочка медленно округляет глаза.

Да-да, Молька, нее одна ты умеешь шокировать, и ты совершенно правильно понимаешь, на такой вечер я намекаю. Потому что именно благодаря тебе мне теперь не хочется других баб, мне даже собственный кулак милее, чем развратная деваха с бампером пятого размера. Так что получай теперь нового Марика: верного, влюбленного осла с мозолями на руках. И далеко не все они — из-за штанги.

— Я не хочу слышать о твоих… грязных…

— Покажи колени, — перебиваю я.

Просто так. Даже ни на что не надеясь, на чистый «дурняк», на авось.

И Молька, явно злобствуя, тянет юбку вверх.

У меня моментально встает. За секунду.

И мысли приливают совсем не к той голове, которой положено следить за светофором, потому что нам уже моргает «желтый».

— Рули, Червинский, а то выйду и пересяду к вооон тому парню, — она тычет пальцем в улыбающегося водителя какого-то четырехколесного велосипеда.