Маргарита Ардо - Вокруг пальца – 2. Пальцем в небо [СИ]

— Тогда пойдём. Точнее неси.

Приятная прохлада с запахом моря овеяла нас, пальмы застыли с широкими лапами, как слуги с опахалами, готовые размахивать ими, стрекотали цикады, доносился плеск волн. Хотя, наверное, это был просто фонтан. Над нашими головами расстилалась роскошь тропического неба, а Джек рассказывал мне, потрясённой, обо всём без утайки. Моё открытие было ничтожным по сравнению с его новостями.

— Не могу поверить, что Меделин — твоя мама! — громко прошептала я, моргая.

— Она мне не мать. Мама у меня уже есть, — поджал губы Джек.

Я вздохнула.

— Ты обижен, мой любимый. И я тебя понимаю. Я сама долго жила, ощущая себя круглой сиротой при живых маме и папе. Я обижалась, и было тяжело. А потом я поняла: они такие, какие есть, и лучше жить не умеют. Их не научили. А самим, бывает, научиться трудно. Не у всех получается! Теперь я не обижаюсь на них. Просто люблю. И от этого светло и легко на душе. Мне кажется, это главное.

— Ты умница. Но у меня другое, — покачал головой Джек. — Я чувствую себя тупым. И слепым. И обманутым. Мерзко.

— Хороший мой. — Я провела ладонью по щеке моего корсара, уже колючей и будто бы осунувшейся за эти сутки. — Знаешь, любимый Уиллом Баррелом китайский мудрец говорит: «Человек сам решает, бесконечно мучить себя обидами, или растворить их с пользой». Зачем тебе носить на плечах обиду, если вокруг столько красоты, звёзд, счастья, света? Бери и черпай.

Джек вздохнул:

— Наверное, не стоит носить обиду, малышка. Но пока это только слова. Всё не так просто.

— Ладно, если тебе очень хочется, поноси немного, а потом выбрось, договорились? Мы же собрались быть счастливыми!

— Мудрая моя девочка, — Джек коснулся губами моего лба. — С тобой уже не так хреново.

Он помолчал немного, прислушиваясь к звукам ночи, а потом посмотрел в мои глаза.

— Я тебя люблю! Очень люблю, балерина! Я на всё готов, всё, что хочешь, сделаю. Только прошу тебя, давай поклянёмся друг другу: мы будем жить без недомолвок и секретов, хорошо?

— Хорошо. Уже начинать?

— Давай.

— Начинаю. Мария написала, что встречается с нашим Рафаэлем. У меня страшно чешется живот. Я уже задолбалась лежать. И я терпеть не могу слово «умница».

— Да? А чего молчала?

— Чтоб не обиделся.

— Вот глупышка.

— И я не хочу, чтобы ты добавлял к имени нашего Паблито — Мария.

Джек кивнул, усмехнувшись.

— И ещё я хочу писать, и даже хотела поработать в Нью-Йорк Таймс, Том Лебовски сказал, что у меня хорошо получается, ребята из Каракаса, Николас и Ганнибал, тоже готовы меня поддержать. Но пока не выйдет, и я грущу по этому поводу. Меня прямо распирает — так писать хочется! А компанией в Венесуэле управлять совсем не хочу.

— Опять молчала, чтобы не обидеть?

— Ага.

— Ну… не обидела. Я и сам справлюсь, — улыбнулся он.

— Я очень хочу, чтобы ты не обижался. И знаешь, если вот прям честно говорить, я считаю, что Меделин тебя любит. Как умеет. Подумай, бабушка её прогнала, мать ненавидела. И в семье у них чёрт знает что творится: Джуди считает, что её не любят, сын погиб, муж… очень странный муж. В общем, я буду тихо мечтать, чтобы сегодня или завтра, или года через три, но чтобы твоя обида растворилась. Совсем. Я верю, что это случится. Вот… Твоя очередь.

— Я тебя понял, — задумчиво почесал подбородок Джек. — Сколько всего и сразу. Хорошо. Моя очередь? Записывай. Я не хочу, чтобы ты психовала и кидалась за мной в любой конец света каждый раз, когда не отвечает телефон. Я и сам взрослый, и как оказалось, везучий. Мне нравится, когда ты спокойна и расслаблена, и нравится знать, что ты в порядке.

— Хорошо, не буду. Ещё.

— Мне не нравится, когда ты собираешь волосы на затылке в пучок.

— Упс. Не буду…

— И я понятия не имею, что делать с твоей сисбра.

— Я тоже… Но ведь придумаем что-нибудь? — вздохнула я. — Всё равно от английского Динка пока отмазывается. Видимо, не настал момент. А маму?

— Заберём. Тут комнат вагон.

— Она без Дины не хочет.

— О, ну ладно, подумаем-придумаем, — рассмеялся Джек. — А ты, кстати, пока не можешь работать в Нью-Йорке, это факт. Паблито скоро родится. И поберечься тебе пока надо. Выздороветь. Но почему бы тебе не написать книгу?

— Книгу? — удивилась я. — Ой, а я смогу?!

— Я не знаю такого, миссис Александра Лозанина-Рендальез, чего ты не можешь! А приключений у нас с тобой аж на две хватит.

Я рассмеялась — так мне стало хорошо, а Джек поймал мою смешинку, смахнул с щёк в губы и растворил в нежном поцелуе. До головокружения. На этот раз приятного. Когда Джек распахнул веки, в карих радужках отразился свет звёзд. А, может, что-то внутри него засияло…

— А знаешь, может, ты и права насчёт Меделин, — произнёс он. — Но сразу простить трудно. Я ещё пообижаюсь немного, ладно?

— Пожалуйста-пожалуйста, только не очень долго, а то станешь брюзгливый и сморщенный, а мне такой нравится. Этот лоб, — ласково поцеловала его я. — Эти щёки. Этот нос. Этот подбородок. И губы. И вот эта выемка на шее.

— Ой, щекотно! — захохотал Джек.

И кажется, ему стало совсем легко. Хотелось бы!

Я решила, что немного подожду и напишу Меделин на Фэйсбуке. Я больше совсем на неё не дулась, наоборот, мне было её жаль, а в сердце потеплело. Чего я только о Меделин не думала! А попала пальцем в небо. Она просто потерять его боялась, потому и ревновала меня к сыну и к нашей любви, потому что сама не знала, как его любить. Некоторые любят неуклюже, потому что иначе не умеют. Но ведь любят же!

Я вдохнула и выдохнула, став легче на одну тайну. Хорошо! Надеюсь, со временем легко станет и Меделин! Очень надеюсь!

А потом мы поужинали, посмеялись и завалились спать. Точнее, Джек заснул рядом со мной, умиротворённый и расслабленный, как огромный ребёнок. Я тихонько поцеловала его; погладила свой живот, думая о китёнке. Каким он будет, наш кубино-испано-американо-русско-турецко-казачий малыш? Загадка. Наверняка очень красивым.

А потом у нас родится девочка. И ещё мальчик… может быть… Это уже зависит не от меня, значит, и заботиться об этом я не стану. У меня теперь придумалось дело, и мне не терпелось им заняться — до чесотки в пальцах!

Потому я достала планшет, рассыпала горошины воспоминаний, поймала первую же мысль и, высунув от усердия язык, начала печатать:

«Согласно современным романам, после вчерашнего приличные женщины просыпаются в постели с прекрасным незнакомцем или хотя бы с головной болью и воспоминаниями о нём…»

С улицы, из-за светлых занавесок доносились солнечные латинские ритмы. Самый главный человек на свете сказал «Агу» и потянул в рот крупный розовый опал, венчающий моё колье. От макушки моего счастья пахло молоком и радостью, и не было ничего на свете красивее нежных-нежных, пронизанных светом смугленьких розовых щёчек, чистого, высокого лобика, розовых губок, так легко складывающихся в улыбку, и так искренне взлетающих вверх от удивления бровок. Мы уже поспали и покушали, и потому я поцеловала крупную ручку, аккуратно забрала «не игрушку» и спросила: