Александра Салиева - Чёрная орхидея

Ничего не помнить. Не знать. Не чувствовать. Ни ласковых настойчивых прикосновений чужих рук, губ. Ни жаркого дыхания, обжигающего мою ледяную кожу, снова и снова отнимающего способность свободно дышать. Не хочу…

Но я должна.

Ведь просто никогда не бывает.

Нет необходимости переступать через себя повторно и делать что-либо ещё. Достаточно дожить до того момента, когда всё закончится. Физиология сама сделает своё дело. Надо просто потерпеть. Отпустить ту тьму, что я совсем недавно обрела. Поддаться чужой воле. Слегка подыграть. Убедить и Маркуса, и себя, что эта моя очередная ложь ещё вполне может быть правдой.

Неважно, что совсем скоро итог происходящего принесёт очередную волну боли. Ещё более сокрушительную, нежели прежде. Не физическую. Нет. На неё давно плевать. Иначе бы я никогда не решилась на то, во что ввязалась.

– Ох, – единственное, что срывается с моих уст наравне с тихим всхлипом, как только мужская плоть наполняет изнутри одним резким толчком.

Действительно, не больно.

Юбка на мне задрана по пояс, а ноги обвивают мужской торс. По венам снова будто электричество пускают. Мельчайшие разряды пронизывают тело и воспламеняют кровь, норовя повторно сжечь подсознание и превратить в пепел. Я кусаю собственные губы, стараясь сконцентрироваться на этом ощущении и немного грубых глубоких проникновениях, постепенно увеличивающих темп движения внутри меня. Ведь Маркус Грин ни за что не должен знать, насколько мне банально всё равно на то, что он со мной сделает.

Мгновения тянутся целой вечностью, а секунды превращаются в бесконечность, прежде чем столь необходимая искра раскалывает подсознание мириадами осколков наслаждения. Я жадно хватаю ртом воздух и вновь смотрю на затянутое облаками небо, пока мужчина также достигает пика удовольствия. Проходит ещё минимум минута, и только потом он выпускает из своих объятий, отчасти позволяя стоять самостоятельно. Всё равно придерживает, будто бы опасается, что я упаду, тем самым зарождая где-то на краю моего разума новую тень противоречий.

– Убедился? – спрашиваю, но на собеседника не смотрю, хотя и так знаю, что испачкала его своей кровью. Поправляю юбку. – Или мне всё ещё нужно тебе ответить? – уточняю, не справившись с кривой усмешкой на своих губах.

Как только нижняя часть одежды оказывается в порядке, принимаюсь застёгивать блузку, но не удаётся продеть в петлю даже первую пуговицу. Маркус вновь прижимает меня к металлической решётке, сжимая одной рукой за шею. Жест кажется уже настолько привычным, что я совсем не удивлена и не растеряна. Просто жду того, что будет дальше.

– Разговорчивая, строптивая рабыня… – шепчет тихо-тихо и скользит губами по моей скуле, шумно вдыхая. – Мне нравится больше, да… – дарит лёгкий поцелуй в висок, а после дополняет снисходительно: – Но не переходи границу, цветочек. Тебе не понравится то, что ждёт за ней.

Слова не звучат угрозой. Скорее, откровенным обещанием. Наверное, именно поэтому они действуют на меня гораздо больше, нежели мы оба могли ожидать.

Сердце пропускает удар. Я забываю, как надо дышать.

«Три, четыре, семь, шесть, восемь: лепестки цветков мы бросим. Упадут они на оземь – и настанет снова осень», – звучит в моей голове.

Теперь, когда я больше не тону в своей персональной тьме, боль возвращается. Слишком острая, чтобы я могла так сразу справиться с ней.

– Вот и умница, – по-своему расценивает мою реакцию брюнет.

Он отстраняется. Сам заканчивает поправлять мою одежду, в том числе и верхнюю, а после берёт за руку, и мы продолжаем идти дальше.

– До места, куда мы направлялись перед аварией, осталось чуть больше трёх миль, если идти не по шоссе, – указывает направление впереди себя в скупом пояснении.

Молча киваю, принимая его слова. И, сколь бы ни хотелось прежде поинтересоваться тем, что же это за место такое, раз дорога к нему настолько безлюдна, весь последующий час я смиренно бреду за мужчиной, обдумывая совсем иное.

Сегодняшнее утро слишком сильно изменило мои планы на ближайшее будущее. Теперь, очевидно, придётся импровизировать ещё чаще…

Посреди широкого пустого поля тянется длинная полоса из бетона, в конце которой виднеется ангар, а чуть поодаль – ещё несколько строений. Перед одноэтажным домиком из брусьев припарковано два пикапа, а около вышки связи – четыре седана государственного назначения, вокруг которых крутятся с десяток карабинеров в чёрной униформе.

– Военные? – невольно срывается с моих уст.

В этот момент те, кем интересуюсь, замечают меня и Маркуса. Двое из них торопятся нам навстречу. Я так и не получаю ответа на свой неопределённый вопрос. Грин вообще не обращает на меня никакого внимания, сосредоточившись на других персонах.

В итальянском я не сильна, поэтому весь разговор проходит мимо моего понимания. Впрочем, он не такой уж длинный.

Перебросившись с представителями министерства обороны парой фраз, англичанин ведёт меня к жилому домику, на пороге которого нас встречает ещё один итальянец. Пожилой, сухопарый мужчина приветливо улыбается нам обоим и провожает в небольшую, но уютную гостиную, что-то беспрестанно треща на непонятном мне языке. Судя по жестикуляции и взволнованной интонации, он беспокоится о произошедшем вполне искренне.

Вскоре мне вручают чашку тёплого латте, а после дают возможность привести себя в порядок в одной из спален дальше по коридору. Брюнет оставляет меня там одну и возвращается на улицу. Могу видеть последнее сквозь высокое окно с низким подоконником, усыпанным множеством подушек в рюшечках.

Вообще, комната, в которой я оказалась предоставлена самой себе, с первого взгляда не так уж и сильно напоминает девичью комнату – из обстановки только грузный шкаф и узкая кровать, аккуратно заправленная покрывалом шоколадного оттенка. Но вряд ли тот гостеприимный итальянец балуется дизайнерским парфюмом и использует запечённые румяна, обнаружившиеся в туалетной комнате, когда я умываюсь и избавляюсь от следов произошедшего за время, как покинула отель.

Спустя несколько минут на территории появляется ещё несколько автомобилей, на этот раз с полицейскими в синих рубашках. Они общаются с Маркусом, между тем как я продолжаю наблюдать за происходящим через окно и наслаждаться ещё не совсем остывшим латте, щедро сдобренным корицей… Кто вообще повседневно пьет латте с корицей?

Глупый вопрос. Ведь я точно знаю ответ.

Он – тот же самый, что служит ответом и тысяче других вопросов, не дающих мне спать по ночам на протяжении уже более года.

Маркус Грин.

Вот уже несколько часов подряд в моих лёгких застрял этот аромат кофе и корицы, исходящий от мужчины. Почувствовала его с того момента, как только впервые приблизилась к англичанину. И, сколь бы ни пыталась абстрагироваться от этого пронизывающего ощущения, оно всё равно буквально обволакивает меня незримой пеленой, въедающейся в нутро.