Дж. Рид - Прекрасное безумие

И мы никогда ею не будем.

— Келлан, — я выкрикиваю его имя, когда бросаюсь к сеновалу. — С лошадью что-то не так. Выглядит больной.

— Которая? — его голос срывается, прежде чем он врывается в сарай.

— Вот эта. — Я указываю пальцем на огромное черное животное с самым раздутым животом, который я когда-либо видела. Бедняжка такая раздутая, что я не удивлюсь, если люди почувствуют запах в радиусе пяти миль.

Рука Келлана успокаивающе гладит голову лошади.

— Это же она. Кобыла собирается рожать.

Я смотрю на лошадь, совершенно ошарашенная.

— Что? — Келлан смеется. — Ты думала, что у нее избыточный вес, не так ли?

— Я не хочу лгать, но да, я думала, что это так. — Что является ложью. Но я лучше позволю ему думать, что я думала, что бедному животному не хватает физической активности, чем признать, что я думала, что она раздулась. Мои руки прижимаются к горлу, внезапно нервничая и боясь за благополучие животного. — Разве ты не должен звонить ветеринару?

— Мы находимся в Монтане. Она разродится до его прибытия. — Смеясь, Келлан качает головой и целует меня в щеку. — Ты очаровательна, ты знаешь это?

Больше походит на тупую.

— Я рада, что ты так думаешь, потому что я определенно чувствую себя дурой, — говорю я сухо.

— Ты дурочка, что так думаешь. — Его взгляд перемещается на кобылу. — Мы скоро начнем. Мне нужно, чтобы ты осталась здесь и помогла.

Мои глаза расширяются. Я никогда не была поклонником крови или боли. Я хочу бежать и ждать этого, но вместо этого я слегка спрашиваю: — Как?

— Продолжай говорить с ней, пой ей. Ей это нравится. Если она не справится сама, я вмешаюсь, но это редко случается.

Я смотрю на него.

— Тебя здесь не будет?

— Я буду снаружи, заканчивать с делами. — Он сжимает мою руку. — Не волнуйся. Просто скажи ей, что все будет хорошо. Давать жизнь — такая красивая вещь. Я хочу, чтобы ты была рядом с ней.

Он прав. Это прекрасная вещь. Вся родовая деятельность длится всего около пятнадцати минут, но это похоже на совершенно новый жизненный опыт. Я ожидала, что это будет отвратительно, но это не так.

Кобыла не корчится в агонии. Пока я продолжаю гладить ее голову, она остается молчаливой, грациозной. Я смеюсь, видя, как крошечные ноги жеребенка показываются из нее, а затем остальная часть его тела. Я плачу, когда жеребенок скользит на пол, завернутый в блестящую мембрану.

Я плачу и даже не знаю почему.

Я точно знаю, почему. Я никогда в жизни не была так счастлива. Я никогда не испытывала такого благоговения. Долгое время я просто стою и наблюдаю, как крошечное существо борется, чтобы встать на ноги.

— Ты в порядке? — Келлан спрашивает откуда-то позади меня. Его голос мягкий.

Я киваю и хлюпаю носом. Мои руки вытирают лицо, чтобы избавиться от раздражающих слез, но давайте посмотрим правде в глаза. Какой смысл, когда я, вероятно похожа на опухшую рыбу? — Я просто понятия не имела, что это будет так.

— После просмотра этого всю мою жизнь, он все еще удивляет меня каждый раз. — Его руки обвиваются вокруг меня, обнимая и прижимая меня спиной к его сильной груди. — Это нормально плакать. Ты отлично справилась. Я действительно горжусь тобой. — Он целует верхушку моей головы, а затем разворачивает меня к себе, чтобы посмотреть на меня. Его большой палец над щекой, чтобы стереть влагу. — Давай, мы должны отпраздновать.

Покачивая головой, я отрываюсь от него и направляюсь к огромным дверям.

Келлан следует за мной.

— Куда ты направляешься?

— Домой. — Меня передергивает при этом слове. Что со мной происходит? Я не должна требовать его внимания, когда два бедных зверя могут нуждаться в его помощи. — Я имею в виду к тебе в дом.

— Пока ты мой гость, мой дом — это твой дом, и ты не много его видела. — Он указывает на наши головы. — Я обещал тебе провести тур. Ну, сейчас самое время. Ты еще не видела мое личное пространство.

Я смотрю на высокий потолок.

— Ваше личное пространство?

— Это там. Надеюсь, ты умеешь подниматься по лестницам.

Я не умею подниматься по лестницам, но сейчас это не имеет значения. Я поднимусь по лестнице на Луну и обратно, чтобы увидеть его личное пространство.

Вглядываясь сильнее, я понимаю, что должна была знать. Это место настолько огромное, что должен быть верхний этаж. Я видела окна снаружи.

Келлан ведет нас к узкой лестнице, которую я до сих пор даже не заметила.

Он спешно поднимается вверх, его энтузиазм ощутим в его стремительных шагах.

Я иду за ним через люк и позволяю ему помочь мне встать на ноги. Когда мой взгляд проносится над пространством, я поражена безмолвием.

Верхний этаж огромный. Как вся квартира огромная.

И способ более современный, чем я бы ожидала. Есть кожаный диван, телевизор, даже небольшая кухня с современной техникой.

— Вау, — говорю я, ошеломленная.

— Это моя крошечная обитель, — объясняет Келлан.

— Крошечная? Я смеюсь. — Келлан, она огромная. И я даже не думаю по меркам Нью-Йорка.

— Когда мне было пятнадцать, мой отец решил, что пришло время, когда мои братья и я получили свое собственное пространство. Думаю, он сделал это, чтобы избавиться от нас. Мы были довольно шумными.

Я вращаюсь в медленном круге, замечая гитару и музыкальные инструменты, установленные в углу. Даже я знаю, что это не обычные вещи, которые вы увидите в магазине. Это слишком полировано и огромно, и есть другие вещи, такие как усилители и другие черные ящики, я думаю, для записи, но я не уверена.

— Один из твоих братьев музыкант?

— Все мы были, — говорит Келлан. — У нас была своя группа. Мы называли себя братьями Бойда, пока не стали слишком старыми и не развили и другие интересы. — Он подмигивает. — Подумайте девочки и трусики.

Да, это именно та история, которую я не хочу слышать.

Я забираю гитару.

— Это твоя?

Он идет за мной. Я ожидаю, что он протянет руку и вытащит ее из моих рук, но он этого не делает.

— Откуда ты узнала?

Мои пальцы движутся по инициалам, выгравированным на ней.

— Это говорит К. Б.

— Моя сестра купила ее для меня. Это была моя первая гитара. — Он колеблется. Там что-то есть. Я знаю это. Я чувствую его беспокойство, поэтому я кладу гитару обратно и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

— Похоже, она великолепна, — мягко говорю я.

Он кивает.

— Когда мы были молоды, это было наше дело. Друзья все время болтались здесь. Место было заполнено народом каждые выходные. Были вечеринки. — Он бросает на меня взгляд. — Не такие. Те, где вы сидите снаружи, перед огромным огнем, и все поют и отлично проводят время. Боже, это было так давно. — Его голос меланхоличен, взгляд отсутствующий, глаза сосредоточены на далеком прошлом. — Затем, жизнь изменилась. Мы выросли. Каждый пошел своей дорогой.