Федерико Моччиа - Три метра над небом. Трижды ты

– Нам нужно уходить. Жаль.

Она наклоняется вперед, нежно целует меня в губы и удаляется.

– А куда вы уходите?

– Нам так велели. После салюта, после двойного сигнала сирены мы все должны покинуть яхту…

Она смотрит на меня в последний раз и улыбается, но какой-то странной, почти грустной улыбкой.

– Да, ты прав. Может, я еще буду плакать из-за тебя. И тебе не придется ломать мне для этого руку.

И она уходит на корму вместе со всеми остальными. Я вижу Луконе, Скелло, Банни, девушек, Маркантонио, еще кого-то, кто обнимается, но я его не узнаю… Некоторые, напившись, пошатываются, как, например, Хук, которого пытаются поддержать две девушки.

– Да держись же ты! Ты же тяжелый!

– Ничего подобного, я в форме… Я сделаю счастливыми вас обеих.

Все начинают рассаживаться в только что прибывшие шлюпки. Одни спускаются в них по трапу, другие прыгают прямо с палубы. Потом лодки одна за другой отплывают от яхты. Некоторые машут мне рукой на прощание, другие целуются. Бог знает, какое актерское будущее пообещал Луконе этой девушке, но, учитывая, как она вокруг него суетится, видимо, блистательное. Жаль, что он не имеет к кино совершенно никакого отношения. Да, он время от времени участвовал в массовках – но только для того, чтобы заработать пару евро и безуспешно попытаться, даже и там, подцепить какую-нибудь девушку.

Ко мне подходит Гвидо.

– Ну как? Тебе понравилась твоя вечеринка?

– Очень.

– Хорошо, я рад.

Он меня обнимает, а потом и сам идет к трапу. Я уже собираюсь идти за ним, но он меня останавливает.

– Нет-нет. – Гвидо мне улыбается. – Ты, капитан и экипаж остаетесь здесь. Наслаждайся этой сорокадвухметровой яхтой, для сна у тебя есть люксовый номер. Его открыли только сейчас, в него никто не входил.

– Но ты мне ничего не объяснил. Почему, зачем эта яхта?.. А завтра что?

Гвидо мне улыбается и садится в катер.

– Насладись твоей последней бутылкой в люксе. А завтра, когда проснешься, наготове будет катер, который доставит тебя на сушу. Если захочешь…

И, больше ничего не сказав, уплывает на катере и он. Человек, который управляет катером, поддает газу, разворачивает его, и он, описав широкую дугу, исчезает в ночи.

Я вижу капитана яхты, машущего мне рукой издалека. Он говорит мне: «Спокойной ночи» – и уходит в свою каюту.

Тишина, одиночество… Яхта опустела, исчезли все. Думаю, на ней как минимум восемь матросов, но больше никого нет. Они все убрали и вымыли, яхта опять в идеальном порядке; матросы сделали все очень быстро, ловко, деликатно, не обнаруживая своего присутствия слишком явно.

Я смотрю в сторону суши. Уже глубокая ночь. На некоторых виллах кое-где остались открытые окна, но огни не горят. Луна стала красной; теперь над морем царит только она, в сопровождении легкого ветерка и невероятной тишины. Слышится плеск маленьких волн, ласкающих киль этого большого судна.

Я снова вхожу в диванную и медленно иду к последней каюте на носу яхты. Свет в коридоре приглушенный; этот корабль идеален даже в мельчайших деталях. Над дверью из тикового дерева красуется надпись: «SUITE». Я ее открываю. Люксовая каюта огромна; она занимает всю носовую часть яхты. В ней – большая двуспальная кровать, напротив нее – два светлых дивана, один из которых длиннее, впереди – стеклянный журнальный столик с металлической окантовкой. В углу стоит бежевая кушетка, позади которой – стеллаж со встроенным в него плоским музыкальным центром с большими колонками фирмы Bang&Olufsen. На маленьком столике перед сверхсовременным зеркалом стоит ведерко с бутылкой шампанского «Кристалл». Рядом лежит роза, а около нее – записка. «Для тебя».

Я беру ее в руки, верчу… Больше на ней ничего не написано, я не узнаю почерк. Потом свет внезапно становится приглушенней, и из музыкального центра раздается песня, наполняющая всю каюту. «Через баррикады».

Она отражается в зеркале передо мной, я ее вижу.

– У меня было подозрение, что за всем этим могла стоять ты… Но оно было недолгим.

– Ты на это надеялся?

Баби мне улыбается. Она стоит около музыкального центра. На ней платье с серебристыми блестками, которые при каждом ее малейшем движении наполняются светом. Она выкрасила волосы в черный цвет. Теперь они у нее короткие, с челкой. Ее голубые глаза идеально подкрашены, и они выделяются еще больше.

– Нет, не надеялся. Поразмыслив, я отбросил эту мысль; она бы в любом случае не имела смысла.

На ней туфли на высоких каблуках, платье выше колен.

– Ты помнишь эту песню?

– Да.

– Мы были в том доме… – Она указывает на Анседонию, которая угадывается за большим иллюминатором, за этим темным морем – на тот холм, освещенный несколькими рассеянными огоньками.

– Тогда мы занимались любовью в первый раз, и это было прекрасно.

– Да, Баби, это было прекрасно, и так давно.

Она медленно идет ко мне.

– Тебе нравится эта яхта?

– Очень.

– Я рада. Она моего мужа. Я здесь никогда не бываю. Но вчера я была счастлива, что смогу ею воспользоваться…

– А что ты ему сказала?

Она подходит ближе, касается меня, а потом берет стоящую за мной бутылку.

– Сядь, Стэп, я тебе налью.

Я иду к дивану и сажусь на него. А она начинает открывать бутылку.

– Я ему сказала, что хочу устроить вечеринку. Он не спросил меня, почему, не спросил меня, с кем. Он идеальный муж. Он в другой части света и сейчас, и большую часть времени.

Она открывает бутылку, наливает «Кристалл» в два бокала, приближается ко мне и подает мне один из них. Баби смотрит на меня, улыбается и поднимает бокал.

– За наше счастье, каким бы оно ни было.

Я ничего не говорю, слегка касаюсь ее бокала своим, и, глядя друг другу в глаза, мы оба отпиваем немного шампанского.

– Я тебе нравлюсь такой, темноволосой? Ты меня сначала не узнал? – Она замолкает и улыбается мне. – Это парик. Я надела его для тебя. Я хотела быть твоей последней подружкой, твоим последним холостяцким поцелуем…

Баби продолжает на меня смотреть, пока я допиваю шампанское и ставлю бокал на столик. Она встает, берет бутылку, снова наполняет оба бокала и передает мне один из них.

– Можно?

Баби указывает на место рядом со мной на диване: она хочет сесть рядом, хочет меня соблазнить.

– Это же твоя яхта.

– Но если ты мне не разрешишь, я ничего не сделаю.

Я смотрю на нее молча. Она кажется спокойной, невозмутимой. Пожалуй, она и в самом деле выполнила бы любое мое указание. Я приглашаю ее сесть со мной рядом:

– Пожалуйста.

Она приближается ко мне, садится, отпивает еще немного шампанского. Потом берет пульт, приглушает свет, делает музыку громче. Потом наклоняется и начинает медленно расстегивать застежки ремешков туфель. Снимает сначала одну туфлю, потом вторую, остается босиком.