Галина Чередий - Уха из петуха

— Это заключение гинеколога и данные с первого УЗИ, — сухо просветила его она.

— И зачем они мне?

— Затем, что там указан срок — четыре недели. Это твой ребенок, — Юлия вздернула подбородок и чуть повысила голос. — Я понимаю, для тебя это никаким доказательством не является. Ведь когда сам ходишь налево — так же и о других думаешь.

И снова жесточайшие угрызения совести стиснули свои безжалостные пальцы на его горле. Господи, до чего же он докатился? Вынуждает Юлю пройти через вот это унижение, а все только потому, что оказался бесчувственной скотиной, пользовавшейся ее телом, пока это было ему удобно и не в напряг. Теперь же, когда появились последствия, ведет себя как мерзавец. А все потому, что с другой ему внезапно оказалось лучше… нет, не лучше. Просто как ни с кем больше. Но разве Юля в этом виновата? Или ребенок, которого она носит? Разве ребенок вообще должен кем-то восприниматься как чей-то косяк? Даже если он нежеланный? Не ребенок и не Юля разрушили то, что у него могло быть с Лилей. Только он сам, относясь к чувствам других, как к чему-то не слишком важному, по принципу "да бог с ним, как-нибудь потом разберусь, ведь сейчас-то так хорошо".

— Юль, присядь, пожалуйста, — вздохнув, хрипло попросил Сергей и потер опять начавшие гореть глаза. — Нам поговорить нужно.

Он видел, как девушка сначала гневно зыркнула на него, и почти ожидал, что она отбреет его жестким "Не о чем разговаривать" Но, посмотрев на него внимательнее, Юля смягчилась и опустилась на стул напротив. Наверное, он собой то еще жалкое зрелище представляет, если уж она решила с ним не спорить.

— Чего ты хочешь, Сергей?

Теплоты в глазах цвета его давнего деревенского детства, ощущения пахнущего солнцем и уютом тела в своих руках, сладости беспорядочной сахарной россыпи веснушек на губах, тихого смеха, от которого в душе разливается невообразимое спокойствие и в ответ расплываешься в улыбке, "Люблю", выдохнутого во влажную, еще разгоряченную кожу, от которого внутри вспыхивает еще один взрыв, отрывающий от земли. Ничего из этого у него уже не будет, так какая, к черту, разница?

— Важнее, чего хочешь ты, Юля. Скажи, чего бы ты хотела от меня?

— Не от тебя, Сережа. А для нас. Семьи, нормальной человеческой семьи. Чтобы у ребенка были мама и папа, и никто из них не был приходящим.

— Ладно. — Если с Лилей у него уже ничего не сложится, то хоть достойным отцом своему ребенку он стать-то должен. Ну не любит он Юлю, и что с того? Разве не живут вот так, без всякой любви, миллионы семей и неплохо ведь живут. Ради детей, просто потому что так привычнее и удобно, потому что разрушать то, что уже есть, страшнее, чем пытаться начать строить новое. Его родители же жили. И несчастными не выглядели. Да и сейчас разошлись и не парятся особо. И он проживет и даст ребенку все, что должен дать нормальный порядочный мужик и отец.

— Что "ладно", Сережа? — насторожилась Юлия.

— Ладно, давай поженимся и постараемся дать нашему ребенку нормальную семью, — выдавил Сергей.

Сказав это, он ждал. Ждал, что сейчас Юля скажет, что так нельзя… без любви, только потому что так надо, да еще и после того, как поймала его с другой. Но Юля не сказала этого. На секунду он успел уловить на ее лице выражение торжества, а потом она вскочила, обходя стол и втискиваясь ему на колени, обнимая до искр в глазах.

Заболело, тоскливо взвыло где-то так близко к сердцу "Не-надо-не-надо-ведь-еще-может-быть"

Но Сергей со злостью заткнул этот проклятущий голосок. Не может. Налажал он с женщинами, так хоть тут поступит верно. Юля щебетала что-то радостное о том, какой он молодец, что осознал, с кем будет счастлив, что она прощает его временное затмение и обещает никогда не припоминать, и целовала его лицо. А что он? Он вдыхал запах ее роскошных духов, не удушливый и довольно приятный, но не вызывающий никакого отклика нигде. Ощущал через ткань, что ее тело было теплым, но это тепло не проникало вглубь. От ее поцелуев у него жутко чесалась отвыкшая от бритвы за время его самоуничижающей хандры щека. Но все же отторжения, желания оттолкнуть не было. Просто все равно. Но ведь не отвращение — и это уже что-то. Как-нибудь проживут.

С каждым днем Сергей все глубже погружался в пучину черного отчаяния.

Решение о скорейшей свадьбе, принятое, как ему казалось, пусть и не совсем добровольно, но абсолютно осознанно и ответственно, выжигало его душу каленым железом, разум — едким осознанием беспросветности всей дальнейшей жизни, ну, а то, что частенько заменяет мужчине и душу, и разум, просто глухо молчало. Молчало и вообще прикидывалось дохлым червяком. Желтым дождевым червяком, да-да. Дохлым. Ни шикарное нижнее белье, щедро демонстрируемое невестой, ни ее умелые ласки, ни полные слез глаза, ни включаемое ею же специфическое кино специально для "того-этого" никоим образом не трогало червяка. Мертвого, сука, дряблого, как кусок половой тряпки, не желающей воскрешать ни в нежных руках, ни в пухлых губах.

От каждого этого, раньше вполне себе исправно срабатывающего, прикосновения его разве что не крючило. Словно он позволял происходить чему-то непотребному, гадкому, делающему его еще хуже, чем он есть. Разве должно верно принятое решение ощущаться таким угнетающим, уничтожающим в нем что-то и все мужское, и нечто чисто человеческое? Почему с Лилей он ни на секунду не почувствовал себя предающим и кого-то, и самого себя, а с Юлей вот такое вот дерьмо, и с каждым днем только хуже? Чем настойчивей она, тем быстрее и дальше хотелось бежать ему. И Сергей в какой-то момент просто перестал сопротивляться этому желанию. Внезапно решил заняться бегом по утрам и вставал засветло, когда Юле никогда не случалось проснуться. Отказывался от завтраков под предлогом спешки. Задерживался до глубокой ночи, отбрехиваясь неимоверной занятостью, и сидел вечерами один в своем роскошном кабинете, подкатив кресло к окну и закинув ноги на подоконник, и смотрел, смотрел в темное беззвездное городское небо, представляя совсем другой его вид. Глубокий черный бархат с беспорядочной россыпью неимоверно далеких космических светляков. И там не шумит никогда окончательно не засыпающий город, там монотонно зудит сверчок, надрывают глотки одуревшие от любовной горячки лягушки, бесконечно плачется оставшийся без пары в этом году соловей…

Да какого же хрена. Сергей мотнул тяжелой головой, безразлично пробежал глазами колонки цифр, дернул плечом, увидев сумму прибыли за сутки, выраженную шестизначной цифрой, и на автомате протянул руку к задергавшемуся в беззвучном режиме телефону. Звонила Юля. Трубку брать ему категорически не хотелось, но на десятой судороге он пожалел несчастный гаджет.