Галина Чередий - Уха из петуха

— Хорошо, Сергей Михайлович, — парень буквально вскочил и протянул руку молодой женщине. — Задание необычное. Для нас это вызов своего рода. Но мы не подведем. Всего доброго.

На самом деле к встрече Сергей был, как всегда, более чем готов. Просто хотелось еще хоть немного побыть одному и позволить себе помечтать о том, какой станет его жизнь, когда в нее войдет та единственная женщина, без которой ему тошно. И, между прочим, кроме самих мечтаний ему предстояло еще провернуть такой охрененный вал работы, что ближайшие недели придется мотаться как проклятому и вести агитационные беседы, пока язык не отсохнет. Не говоря уже о том, что рискнуть всем, что имеет.

— Ты не охренел ли, парниша? — взревел Туз раненым медведем. — Ты хоть соображаешь, чем мы все рискуем?

— Вы — ничем. Рискую только я, — совершенно спокойно ответил господин Никольский своему старшему партнеру, ныне одному из самых уважаемых людей даже не города, а гора-а-аздо выше и круче. Хотя еще лет двадцать назад… Ну да ладно, то совсем другая история. И вот этот страшно респектабельный член современного общества с вульгарно красной перекошенной рожей вопил на невозмутимого Сергея Михайловича:

— Да только на полсекундочки представь, что будет с нами со всеми, если ты сольешь все счета губера или даже хотя бы его зама, а?

— Ты же знаешь, что я не солью.

— Я столько усилий предпринял, чтобы собрать их все у нас, у нас. И чтобы дать их в работу самым талантливым нашим трейдерам.

— Они просто талантливые, а я — гений.

— Да. Да, черт возьми. Ты гений. Но ты, мать твою, чокнутый гений. Ты строишь тренды, основываясь на снах и предчувствиях. Млять. Ощущениях и интуиции.

— Я хоть раз ошибся?

— А летом? Ты слил свои счета. Ты ополовинил их к чертовой бабушке.

— Свои. Имею право. Хоть один клиент пострадал?

— Нет, и слава богу, — немного снизил мощность децибеловой бури партнер.

— Викторович, ты доверил мне все свои счета, это ли не показатель моей надежности, что превыше совокупного рейтинга всех швейцарских банков?

Собеседник сорвался в очередной круг по кабинету, нервно теребя карманы брюк и крутя головой так, будто галстук душил его.

— Ладно, допустим, я переведу випов под твое единоличное управление. Что тебе это даст?

— Всего на месяц, может, на пару, если они потом сами не попросят больше, я много не прошу.

— Объяснись.

— Я за это время сделаю так, чтобы мое имя стало для них не пустым звуком.

— За каким хером?

— Я должен кое-что попросить у них.

— Ты рехнулся? О чем ты собираешься просить у них? Чего тебе еще не хватает в этой жизни?

— Не мне, — ухмыльнулся финансовый гений.

Сентябрь

В эти выходные Сергею удалось вырваться в Апольню только в воскресенье, туда и обратно. И Лилю он смог увидеть лишь мельком. Но все равно несся по трассе, по-идиотски улыбаясь во весь рот. Просто потому, что сегодня Лиля впервые не выбросила импровизированный букет из собранных им листьев всех оттенков желтого и багрянца, который он по обыкновению оставил на капоте ее "Нивы". Каждый раз, когда он ехал к ней, он собирал букеты из всего, что попадалось на глаза. Просто стеблей, когда все цветы закончились, веток с красивыми листьями, листьев, когда они поменяли цвета и стали осыпаться с деревьев. И всегда его подношения оказывались выброшенными через его же забор, отвергнутыми без капли жалости. Сергей сжимал зубы, подбирая их с земли, но не сдавался и в следующий раз повторял все заново. А вот сегодня он увидел, как Лилия взяла с капота ворох разноцветный листьев, посмотрела на них долго и печально, перебирая и складывая аккуратнее, а потом забрала в машину, уложив на пассажирское сидение. И он подпрыгнул как мальчишка, завопив "Да-а-а" в гулко-пустом доме. И умчался на очередную важную встречу, ощущая себя по-настоящему окрыленным и всемогущим, готовым хоть горы сдвигать, хоть чиновничьи ленивые задницы, что почти одно и то же.

— Никольский? Сергей Михайлович?

— Да, Борис Иванович, он самый.

— Ну присаживайся, Сережа. Рассказывай, каким ветром. Или…

— Нет, нет, что Вы, даже не переживайте. Ваши вклады в полной безопасности. Растут и преумножаются.

— Даже и не знал, что ты так лихо умеешь. Уж сколько лет они в вашей компании, а проценты ну лишь чуть выше банковских. Я уж даже подумывал забирать да вкладывать во что-то более интересное. И тут ты тут такой, как чертик из табакерки. За пару месяцев — несколько сотен процентов. Прям чудеса да и только. Какая-то пирамида очередная, что ли?

— Нет. Просто у меня рука, скажем так, легкая.

— Ну, легкая, это хорошо. Легкая — это даже очень замечательно и интересно. Надеюсь, она у тебя многие годы будет такой.

— Ну, последние шесть лет еще никого не подводила моя рука.

— Шесть? Ну засранец твой Викторович. Что ж он меня столько мурыжил, под тебя не передавал? Свои-то небось счета тебе скинул?

— Простите. Не имею права разглашать тайну клиентов.

— Ой, да ладно тебе. Шесть лет. Надо же. Хм. Ну ладно, лирика это. Так с чем пожаловал, Сереж?

— Я к Вам вот по какому делу. Хочу вот тут вот план развития одного района перспективного предложить.

— Ну-ка, ну-ка, давай гляну. Апольня, говоришь? Это где у нас? Интересно-интересно…

— Вячеслав Петрович? Это Никольский Сергей. Не беспокойтесь, все в полном порядке, как всегда, растем как на дрожжах. Я тут недалеко от Вашего офиса, заглянуть хотел, честно говоря, помощи попросить.

— Сережа, благодетель ты мой, ну какие вопросы. Да тебе — как родному брату, все, что тебе надо.

— Михалыч, ты? Рад, рад слышать. Рядом? Ага. Пять сек. Ща скажу, чтобы дежурный провел ко мне без всяких пропусков. Да без вопросов, Михалыч, конечно, сделаю. Ща все порешаем, дорогой. Хе-хе, а ведь в самом что ни на есть прямом смысле — дорогой ты мой человек…

Октябрь

— Ой, бабоньки, слыхали? — крупная женщина в толстом стеганом халате, надетом поверх вязаной кофты, поставила большую сумку в клетку с покупками у стены и подбоченилась, готовая вещать: — Прям как бабка кака пошептала — ведь столько лет уж про нас и не вспоминали, а тут на тебе — газ тянут.

— Так это для него все улицы-то поразрывали? — спросила сухонькая старушка, внимающая, как и остальные, своей крупной товарке едва ли не с открытым ртом.

— Темная ты, Васяновна, — высокомерно ответила первая. — Канализацию нам делать будут. Как в городе прям.

— Да брешешь ты, Нинка, — презрительно фыркнула втиснувшаяся между старушками мадам Петрищева. — Сдалась кому наша Апольня, тьфу, глухомань.

— Это ты, Машка, брешешь, что в твоей самогонке сорок градусов, када она и не горит даже, — огрызнулась Нинка. — Вона, во все дальние деревни столбы поставили, и к новому году, говорят, уж и там свет будет.