Мег Розофф - Джонатан без поводка [litres]

– Добро пожаловать в Нью-Йорк! – сказал он, обняв ее. Через десять минут, потраченных впустую на то, чтобы попытаться подружить Данте и Джули, он сдался. – Не обращай внимания. Они к тебе привыкнут.

Джули осмотрелась.

– Квартира как-то уменьшилась по сравнению с прошлым разом.

Джонатан проследил за направлением ее взгляда. Она была права, в квартире и правда стало меньше места из-за собачьих подстилок. И самих собак.

– Как долетела? – Джонатан выложил стейки лосося на тарелки и поставил их на стол. – Есть хочешь?

– Не то слово! – откликнулась Джули. – Выглядит аппетитно! У меня даже не будет времени на то, чтобы привыкнуть к новому месту. У нас аврал, делаем номер, полностью посвященный цветным свадьбам. Весь день отвечала на запросы от прессы. Свадебный мир в шоке!

– Цветным свадьбам? – уточнил Джонатан. – Имеется в виду цвет кожи или цвет платья?

– Цвет платья, – ответила Джули, не прекращая жевать. – И цвет кожи тоже.

– Ух ты!

Джонатан подивился причудам свадебного мира и подумал, что же могло так шокировать эту важнейшую часть общества. Он представил себе невест в ярких красно-черных лохмотьях, босых и хромающих, с маленькими рожками вместо вуалей, с горящими факелами, раздвоенными языками и зелеными змеиными хвостами. Женихи, в волосатых набедренных повязках на блестящих животах, играли роль сатиров, а подружки невесты все ходили голышом, кроме…

Джули посмотрела на него и нахмурилась.

– Сейчас же перестань фантазировать. Под цветом имеется в виду серо-зеленый, дымчатый, металлик, баклажан. Вот и все.

– Баклажан? Есть такой цвет?

Джули, казалось, его не слушала. Почему-то тот факт, что она отказывалась понимать и ценить его видение окружающего мира, заставлял его любить ее еще больше. Ведь она такая сильная, умная, рассудительная, красивая и деловая. А он – всего лишь неуклюжий, запутавшийся и бесконечно неуверенный в себе смертный. То, что она снизошла до него, озаряло ее щедрый дух священным огнем.

Все то время, что они жили в разных городах, она неизменно присутствовала в картине его Нью-Йоркского ада. Там она являлась статуей в туфлях на высоченных платформах с айфоном в одной руке и маленьким пакетиком с ягодами годжи в другой. Она словно не замечала мучений окружающих ее людей. Картинку он подписал так: «Ведь они же знали правила?».

Когда Джули прикончила лосося, Джонатан поставил тарелки в посудомойку и начал мысленно рисовать следующий эпизод Нью-Йоркского дантового ада. Он не рассказывал Джули, что она фигурирует в его последнем творении. Он планировал подарить ей его после рождения их первого ребенка в качестве сюрприза. Или – учитывая ее отношение к сюрпризам – никогда.

– Было вкусно, – сказала Джули, убирая со стола и взглянув на часы. – Но мне столько всего нужно сделать.

– Правда? – обнял он ее. – Я так по тебе скучал.

– Да? Я тоже, – она повернулась к нему, и он поцеловал ее, ведя рукой по изгибу ее бедер.

За четыре года отношений Джонатана и Джули Макс так и не смог понять, в чем ее прелесть.

– Слушай, – говорил он, выстраивая логическую цепочку. – Я много чего знаю о женщинах. Она столь же сексуальна, как бухгалтерский отчет. Плюс ко всему, она никогда не улыбается.

– Это тебе она никогда не улыбается, – ответил Джонатан.

– О чем и речь.

Джули не стала сопротивляться, когда Джонатан взял ее за руку и повел в крошечную спальню.

– Тебе же не нужно работать в эту самую секунду, нет? – он ласкал ее шею, а она, хмурясь, выскользнула из юбки и сбросила с себя кардиган. Потом она закрыла дверь, оставив любопытствующих собак по ту сторону.

– Добро пожаловать домой, – сказал он, целуя ее.

Когда все закончилось, Джули села за кухонный стол и стала что-то вбивать в таблицы на мониторе. Джонатан мысленно рисовал сцену ее раздевания для второго круга ада (похоть), пытаясь поймать в ней что-то неуловимое, чего он не замечал раньше. Сначала он подумал, что это то, как она хмурится. Или то, как вздрагивают ее плечи, когда она снимает бюстгальтер. Или ее одинокость, даже когда они занимаются сексом.

Он перебрал все, но все было не то.

Позже, лежа с открытыми глазами в постели и смотря в потолок, Джонатан задумался, не страдают ли собаки меланхолией. Или апатией. Что если их боль не психологическая, а физическая? Он слышал от кого-то, что иногда у собак бывает чумка, и хоть этот диагноз и представлялся вполне вероятным, он не имел четкого представления о том, в чем он проявляется. Он решил, что утром первым делом поищет в интернете симптомы. Или можно отвезти собак к ветеринару, для большей уверенности. Он взглянул на дверь спальни и через стекло увидел, как Сисси печально смотрит на него. На него и на Джули.

Джонатан вздохнул, вылез из постели и понес свою подушку и одеяло на диван. Там его утром и обнаружила Джули, спящего на боку в обнимку с маленьким спаниелем, уткнувшимся мордой ему в шею.

Утром в «Комрейд» творилось что-то странное. Когда Джонатан прибыл, никто даже головы не поднял. Можно подумать, все были настолько поглощены проектами, что даже его новая дорогущая реплика желтого костюма Тур-де-Франс не стоила трех секунд внимания. В его голове тревожно зазвучал набат. Сначала он громко прошлепал к туалету, затем, переодевшись, проскрипел к рабочему месту по вощеному полу резиновой подошвой своих ретро-кед Jack Purcell. Никто даже не шевельнулся. Сердце у него заколотилось, как бешеное. Их что, всех уволили? Кто-то умер? Все умерли? Он умер? Это ад?

Он позвонил Луизе Кримпл, чтобы удостовериться, что «Бродвей Депо» не расторгло контракт с агентством.

– Луиза! – сказал он, когда она подняла трубку.

– Джонатан, – услышал он в ответ.

– У вас там ничего не происходит?

– Мы горим.

Интересно, что она имела в виду?

– Это просто фантастика, Луиза!

– Что у тебя для меня есть, Джонни-бой? Дай стране угля!

О боже.

– Мои жернова день и ночь мелют для тебя муку, Лу! – глухой звук на том конце означал, что она повесила трубку.

Все же пара преимуществ в работе в «Комрейд» была. Там царила дружная атмосфера, и у сотрудников было много общего – они были молоды, привлекательны, модно одевались, получали меньше, чем заслуживали, их эксплуатировали на полную катушку, и энергия у них била через край. Но работа, клиенты! Всеобщая и всепоглощающая бесполезность этой деятельности убивала. А в остальном все было прекрасно.

Эда нигде не было видно. Как, впрочем, и Шей. Они что, уже уединились? Ведь еще нет и десяти утра. Постепенно до Джонатана донеслись взволнованные голоса откуда-то из отдела персонала. Что же произошло?

Он шумно смял бумажный пакет, который ему дали в кофейне, и громко запел Брукнеровский «Te Deum», недоумевая, как монахи умудряются брать две ноты одновременно и задаваясь вопросом, пробовали ли они петь таким образом бродвейские мюзиклы. Допив кофе, он метнул пустой стакан в ближайшую урну, не попал, громко застонал, поднял его и сделал новую попытку. Никто не пошевелился. Даже Макс, обычно составлявший ему партию в этих бесплодных попытках, был полностью погружен в работу. Это было ужаснее всего.